Дело о морском дьяволе - Василий Павлович Щепетнёв

— Но вы же вызвали Капабланку на поединок? На что вы рассчитываете?

— Я полагаю, что и у меня выиграть шесть партий невозможно, — невозмутимо ответил Арехин, и легко было услышать, что эта уверенность в собственных силах звучит не менее иронично.

— Тогда… Тогда кто же победит? Ведь чтобы победить, нужно выиграть шесть партий!

— Для того и матч, чтобы не гадать. Кто сильнее, тот и победит. Верно и обратное — кто победит, тот сильнее. На данный момент, — сказал Арехин. — Во всяком случае, шахматисты Буэнос-Айреса, Аргентины и всего мира станут свидетелями грандиозной, невиданной доселе баталии. И всё благодаря великодушию и щедрости этой страны.

Слова эти звучали почти заезженно, как реплика актера на роли резонёра, реплика, которую тот говорит уже десятки раз, реплика, отработанная до малейшей интонации, но глаза Арехина при этом оставались внимательными, подвижными, словно искали в воздухе что-то другое — мысль или тень мысли, которая пока не желала показываться полностью.

Арехин не кривил душой. Здесь, в западном полушарии, шахматы любили страстно, широко, самозабвенно. Любили так же, как любят жаркие танцы, воскресные семейные обеды, или футбол по выходным. Три матча за шахматную корону в Гаване, два — в Северо-Американских Соединенных Штатах, и вот теперь — Буэнос-Айрес, шумный, слегка потрёпанный временем, но всё ещё обольстительный, как актриса, которая умеет скрывать возраст густым слоем пудры и умением улыбнуться в нужный момент.

Европа же… Европа стоит в сторонке, теребя в руках батистовый платочек, притворяясь, что ей неинтересно, хотя на самом деле просто жадничает. Скупердяйка.

Шаров удовлетворённо кивнул: именно такой ответ будет любезен читателю. Читатель любит, когда великие люди говорят простые вещи, простые и понятные, да ещё льстящие самолюбию.

— Наши подписчики, русские люди, конечно, болеют за вас. Но большинство жителей Аргентины считают «своим» Капабланку. Вас это не тревожит?

— Капабланка — гений. Сыграть с ним даже одну партию — великое счастье для любого шахматиста. А у меня целый матч впереди. Тревожиться? Нет! — Арехин улыбнулся, и улыбка эта была как вспышка магния — яркая и жаркая. — Я в восторге! И уж постараюсь, чтобы не было скучно ни зрителям, ни самому великому Капабланке!

— Отлично, — не сдержался Шаров, занёс ответ Арехина в блокнот, и на этом рабочая часть встречи завершилась. Пришло время необязательной лёгкости.

Они сидели в Café Tortoni, по утреннему времени почти пустом. Заведение словно шептало сквозь витрины: ещё слишком рано, синьоры… приходите вечером, тогда здесь начинается настоящая жизнь. На стенах висели пожелтевшие афиши, под ногами скрипел старый, но всё ещё добротный паркет, в воздухе пахло кофе, свежими газетами и чем-то сладким, похожим на карамель, растаявшую в чужом кармане.

Шаров вечером позвонил, попросил об интервью и пригласил сюда. Cafe Tortoni было популярно в кругах творческих личностей: поэты, художники, писатели, журналисты, интеллектуалы всех мастей обожали сидеть здесь часами. Да он и сам творческая личность, Шаров. И Арехин, конечно, тоже. Просто каждый — по-своему.

Первым делом Шаров предложил Арехину заказать что-нибудь. За счёт «Русской Газеты», разумеется.

Объедать соотечественника Арехину не хотелось, и он ограничился чашечкой кофе и круассаном, который тут называли на испанский манер «медиалунасом». Круассан был тёплым, свежеиспечённым, и когда Арехин надкусил его, он вдруг ощутил, как всё напряжение последних дней — сеансы, интервью, ожидания — на миг отступило. Вкус простого, хорошего круассана способен сотворить маленькое чудо. Особенно на пару с отличным кофе.

Шаров был доволен: и гостеприимно, и неразорительно.

Затем пришло время самого интервью. Дело привычное, за последние годы Арехин раздавал интервью часто и щедро. Всё шло по шаблону: похвалить страну, народ, организаторов и уважительно отозваться о соперниках. Вот и сегодня он покатился привычной дорожкой — зачем изобретать колобок? Так он шутил про себя — мол, катись, катись, лисе навстречу, без приключений жизнь не жизнь. А для лисы у нас припасено несколько сюрпризов.

Так он и докатился до точки, которую поставил Шаров Сергей Сергеевич — некогда сотрудник «Крымского курьера», бравший интервью у Чехова, Толстого и Горького — именно в таком порядке. Теперь же он владелец крупнейшей в Аргентине русскоязычной газеты. Жизнь иногда расставляет фигуры так, что партия кажется ничейной, но всё же продолжается.

Потом говорили без записи. Особенности жизни в эмиграции. Шаров поначалу отправился в Париж. Затем в Берлин. Странно, да? С Германией воевали, но к русским в Берлине отношение неплохое. И в Праге неплохое. А вот в Лондоне как-то неласково к союзникам относятся. Никто за союзников и не считает. Мда… Люди, в отличие от шахматных фигур, непредсказуемы.

Шаров решил, что стоит отправиться подальше, в Новый Свет. Решил — сделал. Он, кстати, совладелец и «Нового Мира», местного еженедельника. Очень популярного, с подписчиками даже в Уругвае.

— Представляете? В Уругвае! — сказал он, будто речь идёт не о государстве, а о таинственном острове, отмеченном на карте особой звёздочкой.

— Вы, должно быть, хорошо осведомлены о местной жизни? — Арехин решил, что теперь самое время поменяться ролями.

Шаров усмехнулся — чуть-чуть, уголками рта, старым, чуть усталым движением.

— Да уж. Осведомлён. В «Новом Мире» я заведую справочным отделом. Экономическая жизнь, розыск компатриотов здесь и в Уругвае, и многое другое…

Шаров говорил, а Арехин смотрел на его руки. Короткие, мясистые пальцы с идеально отполированными ногтями. Руки человека, который не привык к физическому труду, которому знакомо ощущение власти. Пусть крохотной, как у кондуктора в поезде, но власти. Эти руки могли перелистывать чужие судьбы, как страницы газеты.

В тишине Café Tortoni что-то тихо треснуло — возможно, паркетина, а возможно, невидимая нить разговора, которая вот-вот должна была привести к чему-то важному. Арехин вдруг почувствовал, как город дышит ему в затылок — густо, жарко, с запахом моря и смутной тоски, будто Буэнос-Айрес уже знает, кто победит в матче, но не собирается открывать тайну раньше времени.

Начался дождь, сентябрьский хмурый дождь, хотя сентябрь здесь, в Южном полушарии — это как в Москве март. Весна.

— А что вы скажете о местных слухах? — спросил Арехин. К аромату кофе добавился запах уличной сырости, дождь покрывал витрину серыми мазками, словно кто-то медленно наносил на стекло грязную побелку.

— Каких именно? — Шаров поднял глаза от блокнота. Его взгляд метнулся к двери, к окну, к углам помещения, словно он проверял: нет ли кого лишнего. Тишина, последовавшая за этим ответом,