Судьба Одина - Скотт Оден

он наклонился и разрезал обрывки своего гамбезона, которыми нищие связывали ему лодыжки. Лезвие разрезало их так, словно они были пустышкой. Наконец, он зубами разорвал кожаные ремни, снятые со своего оружейного пояса, на запястьях и выпрямился.

Только тогда нищие поняли, что что-то не так. Толпа разразилась криками и проклятиями; их предводитель резко обернулся, по его лицу текла кровь, а в глазах плясал убийственный огонек. Он бросился на Гримнира.

И Гримнир вонзил твердое, как алмаз, острие Хата в открытый рот вождя нищих, пробив ему заднюю стенку горла и попав в основание мозга. Человек рухнул, как мешок с овсом.

— Нидхёгг! — взревел Гримнир, стряхивая кровь со своего клинка, и направил его на змея. Его твердый, как кремень, голос сопровождался оглушительными раскатами грома; земля задрожала. Дуб озарился светом — не огнем, а ослепительно-белым сиянием молнии. Нищие и прокаженные вокруг побледнели и съежились. Те, кто был ближе всего к сторожке у ворот, бросились к дверям, ведущим из атриума, крича и повизгивая от страха.

Посреди этого хаотичного зрелища в одиночестве возвышался могучий Один, огромный титан. Он откинул свою широкополую шляпу в сторону, открыв взору неземные пряди седых волос, украшенные перьями ворона, ястреба и орла, и спутанную бороду. Его единственный глаз был голубым, как северное небо. Он откинул плащ, обнажив посеребренную кольчугу, оружейный пояс, украшенный скальпами и головами врагов. Его посох сбросил с себя чары, превратившись в копье с железным наконечником, Гунгнир.

Земля задрожала, когда он заступил дорогу Гримниру.

За спиной одетого для битвы Всеотца крался Нидхёгг, волоча себя на мощных передних лапах. Его клиновидная голова на мгновение повернулась, уставившись на скрелинга с неприкрытой ненавистью. А затем он исчез, растворившись во мраке разрушенной базилики.

Голос Одина смешался со звоном литавр и медными звуками рогов. Он повторил стойку Гримнира, направив Гунгнир на скрелинга.

Я покончил с тобой, | рожденный в грязи скрелинг!

Твоему колдовству пришел конец!

Возвращайся…

У Одина не было возможности закончить. Он был на середине угрозы, когда резкий белый свет вырвался из-под земли под его ногами. Ослепительное ветвистое дерево молний поглотило его, обдав морозом и соленой пеной.

Гримнир понял, что нужно делать, когда увидел это. Когда гигантский лорд асов пошатнулся, он вырвался из-под его запретов и побежал, прокладывая себе путь через толпу. Он топтал ногами нищих; их руки цеплялись за него, но соскальзывали с его скользкой от пота кожи. Гримнир был обнажен по пояс; они даже сняли с него сапоги, оставив его в одних рваных брюках. У него осталась только одна железная вещь — Хат, его клинок был перевернут, когда Гримнир прорывался сквозь убегающие ряды нищих.

Он поднялся по ступеням, ведущим внутрь базилики. На мгновение он ощутил присутствие Одина, нависшего над ним, тянущегося к нему. Он представил, как Гунгнир устремляется к его сердцу. Но удар так и не был нанесен. Эти потусторонние руки так и не коснулись его. Он услышал рев — и услышал, как рев оборвался, когда дубовое копье пронзило бронированный бок Всеотца. Краем глаза Гримнир увидел, как упал титанический Лорд Асгарда; он увидел, как гибкие ветви обвились вокруг его руки и ног. Только Гунгнир остался на свободе, и копье отвернулось от Гримнира и набросилось на огромный дуб, корни и ствол которого были наполнены силой самой земли.

Наконечник Гунгнира, выкованный гномами, отскочил от твердой, как железо, коры дерева.

— Имир! — взревел Всеотец, и в его голосе зазвучал гром. С небес сорвались зигзаги молний; хлынул проливной дождь, град жалил и пронзал, словно брошенные из пращи ледяные камни. Но дремлющий бог земли, созданный вероломством самого Одина на заре веков, не смягчился. Его стойкость была сравнима с выносливостью гор. Их борьба была столкновением титанов, земли и воздуха, и здесь, в этом месте, Имир был повелителем и того, и другого…

Не оглядываясь, Гримнир преодолел последние несколько ступенек и вошел в наполненный тенями мрак разрушенной базилики. Он резко остановился, сгорбившись и раздувая ноздри. Это место напоминало пещеру. Его стены были кирпичными, а деревянные стропила и балки поддерживались сотнями разномастных мраморных колонн; пол был выложен мозаикой и изразцовой плиткой. Но четыре десятилетия запустения оставили свой след. Здание разрушалось, древесина гнила и была изъедена червями. За годы, прошедшие с тех пор, как оно было заброшено, молния прожгла дыру в потолке; подземные толчки привели к падению колонн и обрушению подземных склепов, поломке черепицы и рассыпанию мозаики. Эти повреждения и разрушения позволили природе вновь закрепиться на этом месте.

Плющ обвивал колонны, в то время как сорняки росли среди смещенных плиток. В низких местах стояла вода, покрытая водорослями, которая подпитывалась проливными дождями, вызванных раздорами и борьбой древних богов снаружи. Она просачивалась сквозь щели в крыше. Некогда величественные фрески покрылись плесенью. Воздух был тусклым и мутноватым; пахло птичьим пометом, застарелыми благовониями и объедками диких собак.

Гримнир осторожно двинулся по длинному нефу, ведущему к алтарю. Он был напряжен, как пружина. Град оглушительно стучал по крыше базилики, его эхо усиливалось огромным открытым пространством. Он обогнул поток воды из дыры на крыше. Он бросил взгляд на изуродованные молниями стропила, и его пронзительный взгляд был полон ненависти. Он хотел заполучить Нидхёгга, этого жалкого Злостного Врага; он знал, что его добыча близка…

Исходивший от змея смрад — вонь серы и могильной гнили — был единственным предупреждением для скрелинга. Нидхёгг бросился к нему сквозь завесу дождевой воды. Несмотря на всю скорость, на которую были способны его мускулы и почти железные сухожилия, Гримнир не смог уклониться от разящей пасти змея. За ту долю секунды, что прошла между узнаванием и потрясением, Гримнир как следует разглядел Злостного Врага — он не видел его со времени их столкновения на деревянном мосту в Хольмгарде, на реке Волхов, на землях Киевской Руси, около семидесяти лет назад.

В поле зрения появилась огромная клиновидная голова, ощетинившаяся костяными шипами, с разинутой пастью, обнажавшей длинные клыки цвета слоновой кости. Одна глазница была просто пустой дырой, черной и угрожающей. Другая мерцала нечистым изумрудным светом. Ручейки воды стекали с почерневшей от времени чешуи, покрывавшей его шею — двухметровую и извилистую, покрытую шрамами от бесчисленных сражений. Тело, которое последовало за ним, когда-то было размером с большой корабль викингов; в Хольмгарде оно было размером с быка с шипастым хвостом. Теперь оно было размером с тягловую лошадь, а хвост у него был гладкий, как у змеи. Что, однако, не