Судьба Одина - Скотт Оден

— Спутанного Бога здесь нет! — крикнул кто-то. Другой добавил: — Гарн! Он покинул нас! Мы должны были что-то делать!

— Да! — добавил третий. Этот человек вышел из рядов Истинных Сынов — высокий каунар в кольчуге, со спутанным пучком волос на макушке, в развевающемся красном плаще. — Где он? Где он был последние столетия? Почему он не пришел к нам и не наставил нас на путь истинный, если он этого не одобряет?

— Он пленник асов! — ответил Гримнир. Последовало смущенное молчание. — Пленник! Захваченный в дни после поражения при Ярнфьялле. Эти ублюдки затащили его в пещеру глубоко под землей и приковали к скале внутренностями его сына! — Поднялся шум, совокупный звук пяти тысяч рычащих глоток, перемежаемый шипящими проклятиями и сердитым бормотанием. — Они поместили над его головой змею! Она капает ядом на тело Бога в качестве пытки! И он остается там, пока Рог не призовет нас к Рагнарёку! Вот что рассказал нам Мимир!

— Но мы были не первыми, кому он это рассказал! Он рассказал это Радболгу, сыну Кьялланди! — Гримнир указал на высокого и молчаливого каунара, Кьялланди, который в Старые времена был военачальником Ярнфьялля, вторым после самого Отца Локи. — И Радболг рассказал это ведьме Каунхейма, своей собственной матери… прямо перед тем, как она его убила. — Тишина, словно саван, окутала долину Каунхейма. Глаза Кьялланди сверкнули, взгляд, с которым могла сравниться только его дочь, Скрикья. — Но что такое смерть для таких, как мы, а? Мы не обращаем внимания на удары судьбы и с ревом возвращаемся за второй порцией! Но то, что она сделала… что Идуна сделала со своим собственным сыном… — Голос Гримнира затих. Он покачал головой.

— Что она сделала? — прорычал Кьялланди. — Скажи мне!

Гримнир взглянул на него. Он начал было говорить, но другой голос прервал его.

— Это не его история, не ему и рассказывать!

Пока Кьялланди сердито смотрел на это вмешательство, из-за моста появился Гиф, облаченный в кольчугу и препоясанный для войны. Он торжественно шествовал под украшенным белой краской посохом герольда с венцом из вороньих перьев. В одной руке он нес мешок. За ним шли еще две фигуры: лохматый скраг Крысокость и — на конце веревки, которую держал скраг — связанная и растрепанная фигура Манаварга. При виде своего лорда, израненного и окровавленного, Истинные Сыны Локи взорвались яростью. Сталь заскрежетала и зазвенела, голоса взвыли, словно их ужалили. Как один, они бросились вперед.

Гримнир встретил их яростью Имира.

— ЗАМОЛЧИТЕ! — взревел он. — И СТОЙТЕ, ГДЕ СТОИТЕ! — Земля под их ногами зашаталась и пошла трещинами, и силы, которая вытекла из единственного глаза Гримнира, было достаточно, чтобы напугать их всех. Они отшатнулись; даже их предводители не осмелились пошевелиться.

Гиф прошел мимо Гримнира и встал перед своим отцом. Скрикья подошла к ним, ее глаза были как расплавленный янтарь.

— Говори, сын мой, — сказал Кьялланди.

— По возвращении из Мимисбруна, — начал Гиф, — Радболг попал в засаду на Дороге Ясеня, где был пронзен эльфийской стрелой. Он направился в святилище Идуны. Должно быть, он рассказал ей о том, что узнал о местонахождении Спутанного Бога. Однако вместо того, чтобы вылечить его, ведьма унесла его далеко от берега Настронда, задушила и закопала в кургане. Затем, с помощью своего искусства, она создала из его трупа драуга, Восставшего, который существовал только для того, чтобы служить ей.

Скрикья была в ярости; она расхаживала взад-вперед, сжимая в руках копье, словно живое существо. «Клянусь Имиром! Где она?» Однако Кьялланди жестом заставил ее замолчать.

— Ты сказал «существовал», — сказал он. — Он что, больше не существует, этот драуг?

— Да. Он напал на нас из засады на берегу реки Гьёлль, недалеко от начала дороги Хрехольт. Он нанес мне смертельную рану, но прежде, чем смог меня прикончить, Гримнир заманил его в ловушку. Они сражались от старых развалин у входа в Андирэд до опушки Хрехольта. Вот где… У него был топор, и он отрубил ветку с одного из тех проклятых деревьев, спеша убить сына Балегира. Старшая Мать, Хильдемур… ее возмездие было быстрым.

Кьялланди вздрогнул; он заметно побледнел, хотя его глаза не утратили своего убийственного блеска.

— А Идуна?

— На ее шее также висели истинные смерти моих братьев, Хрунгнира и Нэфа, — сказал Гримнир. — А также родственника Храуднира, Скэфлока, двух его парней, и скрагов, известных как Снага и Кётт. Тех, кого он послал убить нас — меня, Гифа и Скади. — Палец Гримнира с черным ногтем указал на Балегира, который внезапно стал выглядеть так, словно откусил кусок протухшего мяса.

— Ба! Это все была идея Снаги! Этот несчастный скраг…

— Он получил по заслугам, и даже больше, — сказал Гримнир. — Нар! Остальные тоже. И скатертью им дорога! Среди них не встретишь святого. Но ты…

— Идуна, — прорычал Кьялланди. Он быстро терял терпение. — Где она?

Из мешка, который он нес, Гиф вытащил останки своей матери — половину головы, отрубленную у основания челюсти. Он держал ее за прямые белые волосы.

— Я столкнулся с ней лицом к лицу. Мы сражались. Она создала дверь в пустоту между ветвями Иггдрасиля, но мне удалось одержать верх. Это все, что от нее осталось.

Вокруг них не было ничего, кроме тишины.

Кьялланди уставился в эти мертвые желтые глаза. Его губы презрительно скривились.

— Отдай это сьйоветтирам, сын мой. Пусть эти отбросы покоятся на дне озера Гьёлль, пока Девять Миров не сгорят дотла! И никогда больше не упоминай ее имя в моем присутствии!

Гиф кивнул.

— Да будет так. — Без особых усилий он отбросил этот ужасный трофей к подножию Каунхейма. Он ударился о дерево, отскочил и исчез в бурлящих водах пещеры под Корнем. — Перед смертью ведьма рассказала интересную историю. Она была свидетельницей того, как Локи заковали в цепи, и была там маленьким питомцем Фрейи. Все это время она знала! — Гиф медленно повернулся к толпе каунаров, скрелингов и скрагов, теснившихся вокруг них. — И вот почему этот негодяй связан! Он ткнул пальцем в Манаварга. — Разве он не был ее хозяином? Разве он не был ее защитником? Разве они не были в сговоре?

— Клянусь, я не знал! — сказал Манаварг. — Клянусь!

— Кому ты клянешься, червяк? — спросил Гримнир. — Только не Отцу Локи, потому что он не может слышать наших клятв. Итак, кому ты клянешься?

— Имиру! Я клянусь Повелителю Морозов!

— И ты подчинишься решению Имира? — Гримнир направился обратно к началу моста. Гиф присоединился к отцу и сестре; даже Крысокость бросил веревку, которую держал, и растворился в толпе, оставив Манаварга одного перед Гримниром. — Если Имир