Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

Повисла тяжелая тишина; Бек прищурил поросячьи глазки, словно хотел меня напугать. Я послушно прижался к двери, как самоуверенный педант, внезапно испугавшийся более сильного противника. Бек расплылся в свирепой улыбке и бросился на меня. Я толкнул дверь плечом, и мы вместе ввалились внутрь, и только он пересек порог, я, толкнув, закрыл дверь и задвинул щеколду.

Я покойно стоял, ведь в притворстве более не было нужды, и направлял на Бека фонарь, пока он… А он уже и забыл о моем оскорблении, попав в зловонную комнату; нырнув в ее ужасный смрад, он пошатнулся и припал к стене. Схватился за живот, начал давиться и не удержался – его вывернуло на каменный пол. Я отвернулся и произнес огненный слог, отчего факелы по стенам большой круглой комнаты зажглись.

Когда желудок Бека успокоился и он выпрямился, бледный и потрясенный, чтобы осмотреться, то не успел изумиться при виде факелов – его внимание привлекли ржавые решетки, вставленные в пол площадью в четверть акра, и огромный, застарелый алтарь, возвышающийся в центре. Я восторженно обратился к нему с широким жестом:

– Узрите! Солгал ли я вам? Каменные мешки, темницы! К тому же очень древние, мистер Бек, и в разы глубже, в разы… вместительнее, чем традиционные. О да! И знаете что, дорогой мистер Бек? О великие древние и верховные боги! Попробуйте догадаться! Эти самые темницы не стоят без дела. Они содержат настоящих древних пленников. Подлинных! О да, настолько подлинных, что вам в жизнь не догадаться. Знаете ли вы, что такое шоггот? Не хотите ли познакомиться?

– Нет! – закричал он; я подумал, что надломленный вой разорвет ему горло.

Ведь под градом моих насмешек он различил, – видите ли, он услышал, как титан, хлюпнув, всколыхнулся, пустив еще больше зловонных потоков сквозь железные прутья. Бек, как и я, ощутил вязкое шевеление громадной массы по базальтовому основанию пола.

Он не отмахнулся от дурного предчувствия, не стал! Его ни с чем не спутать. И даже когда Бек впился в меня взглядом, с зияющей, будто сломанной в шарнирах челюстью, бархатные перекаты и глухой стук, словно пленный прибой, доносились снизу и отдавались эхом в ногах. Он застонал.

– Что такое? – напевно поинтересовался я. – Мистер Бек чем-то встревожен? Не хочет ли он, случаем, вернуть билет и покинуть шоу? Вы только послушайте!

Резким тоном я крикнул в пол:

– Кар-датт, Шоггот! Хин-гйя, Хин-гйя!

Из-под решеток прорвался влажный, всасывающий звук и снова повалили густые миазмы отвратительной вони. Бо Бек развернулся и вцепился в дверь, но та не поддавалась. Я крикнул ему:

– Вы что же, отказываетесь от встречи с шогготом? С самым что ни на есть подлинным и уникальным существом! Подойдите же, скажите, что примете его объятия! Оно жаждет прижаться к вам, ведь так редко выходит в мир!

Бек снова завопил – на этот раз невнятными, неразличимыми звуками. Он так отчаянно дергал задвижку, что исцарапал пальцы до крови, и неуклюжие движения по грубому железу сопровождались скользким, крысиным звуком.

– Что же, – сказал я. – Раз вы настаиваете, что хотите уйти, вам понадобится ключ.

Я протянул его Беку, и тот резко бросился на меня, как кабан, покидающий укрытие. Я замахнулся, и серебряная в свете огней дуга со звоном оборвалась на алтаре.

Бек остановился, выждал один судорожный вдох, и направился за ключом; остаться в комнате он страшился больше, чем пройти в ее центр. Пока он бежал, я произнес необходимый слог – самая крупная решетка, простонав петлями, распахнулась настежь. Взвыв, Бек рухнул на огромный помост из залитого кровью камня, и в это мгновение черный гейзер шоггота рванул фонтаном из открывшейся ямы.

Он хлынул океанским валом, окружая алтарь черной пеной, пронзительно гудя безумной, космической жадностью.

Он возвышался и вздымался над толстяком, обратившись в пульсирующий, жилистый навес, и обрушил шквал кипящих щупалец. Там, где они скрутили руки Бека, кожа оператора задымилась. Он выл и бормотал, теряя рассудок, в то время как шоггот, зная мою волю, не заглотил его, а погрузил питательные щупальца в затылок толстяка – так, как вставляют ложку в яйцо, чтобы вычерпать содержимое. Бо Бек разинул рот и выпучил глаза; и пока угасал его аппарат познания, испытывал каждое касание, разрыв и голодное повреждение его тканей!

Солнце висело над горизонтом, когда я пересек лужайку меж любимых деревьев. Меня охватила гордость художника, ибо я с непревзойденным мастерством изобразил правосудие. И тут ко мне, словно предзнаменованием дальнейшего триумфа, широкими шагами приблизилась Натали, и в аистиных лапках сквозило негодование.

Для Натали, глупой женщины, кичащейся умом, правосудие не могло случиться без огласки. Преподнесенную правду она различать не умела, но могла осознать собственную слепоту в окружении истины.

– Монти, – начала она резко и властно, – хватит. Я серьезно. Идиотские диалоги мы убираем. Выучили они все назубок, но звучит все ужасно нелепо, будто они плюются или… задыхаются. Зрители будут смеяться! Атмосфера кадра будет испорчена!

Я одарил ее печальной, отеческой улыбкой и поймал взгляд женщины, словно воскресил в памяти нежное и болезненное воспоминание.

– Натали, – сказал я, – моя дорогая, я как раз собирался заняться розами. Не хотели бы вы на них взглянуть? Закатный свет придает им неописуемое великолепие.

– Черт возьми, Монти, хватит дурачиться! Что ты несешь? Какие розы?

– Моя дорогая, я приглашаю вас не просто взглянуть на розы. Видите ли, мы с Роджером не были до конца откровенны с вами. Мы заключили определенные соглашения, о которых никто из вас и не подозревает. Но теперь же, честно говоря, я начинаю сомневаться и даже стыжусь, что принял участие в обмане.

Я зашагал вперед, и она, дернувшись, словно рыба, попавшая на крючок, потянулась за мной. Я продолжил, замедляя речь вздохами раскаяния и страдальческими паузами.

– Видите ли, моя дорогая… Вы редко бывали ко мне благосклонны… И даже приложили немало… усилий, чтобы сестра развелась со мной. И все же, несмотря на это… Не могу отделаться от ощущения, что вы единственная беспристрастная сторона, способная выслушать меня без предубеждения, оправдать мое доверие – по крайней мере, на краткий срок.

Теперь она шагала рядом, ловя каждое слово.

– Ничего не обещаю, Монти. Сначала хочу понять, что происходит.

Мы обогнули восточный угол дома и пошли по посыпанной гравием дорожке, обсаженной тисами и кедрами. Несколько мгновений я шел молча, скривив лицо, будто приготовившись к унизительному разоблачению.

– Понимаете, моя дорогая, Роджер не задумывал этот фильм и не вложил ни цента в его создание.