Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

плавная, полная невозмутимого телесного отрицания всякого напряжения, а лицо – как у типичного повесы и недвижное, дабы сохранить красоту гладкой и застывшей, – как если бы пытался удержать воду в сложенных лодочкой ладонях.)

Натали. Ты, наверное, нас разыгрываешь, Монти! Признавайся, сейчас выйдет дворецкий-горбун, верно? Или же он циклоп? (Она, по сравнению с сестрой-фламинго, длинноногий аист, но все же гордится этим, поскольку считает этот факт доказательством интеллекта. Вскоре она будет красоваться своей толикой знаний французского, чтобы публично поковеркать его мне в назидание.)

Бо Бек. Здравствуйте, профессор. Снимаю шляпу! Серьезно, я искренне потрясен. И к вам сюда никогда съемочная группа не приезжала? Ужасное, чудовищное упущение! (Бо Бек – подтрунивающий, злобный толстокожий тип с лоснящейся бородой, похожий на нероновского сенатора. Он замыкает стайку, которую я веду – с поклонами, натянутыми смешками и беспокойными гримасами в попытках умаслить, – в западную гостиную.)

Да, мое выступление в сценке оказалось самым хитрым, ведь они-то считали себя главными героями шоу, а меня – завороженным зрителем. Я украдкой бросал на Валери печальные взгляды и выслушивал остроты по поводу «готичной» комнаты (она выдержана в стиле барокко) с нервной, страдальческой улыбкой. Я сыграл – причем безупречно! – отчаянного человека культуры, охваченного необыкновенной страстью и силящегося расположить к себе людей, которые нарушают все его каноны вкуса. Забавный и жалкий образ.

Я позвал Кобольдуса, чтобы он занес багаж и принес нам коктейли. К разочарованию Натали, внешне он оказался сложен как коренастый старичок, никаких дикостей. Однако, поскольку истинная его форма обладает голосом, который невозможно сокрыть, для чужих он нем, и стоило Натали об этом прознать, как она испустила пронзительный победный возглас. Бо Бек ехидно поспорил, что у меня есть подвал – его не было. Тогда не подвал, а целые катакомбы, верно?

– Не катакомбы, мистер Бек, – ответил я. – Боюсь, недостаточно костей. Хе-хе. Всего лишь сеть подвалов – довольно обширная и запутанная, и там… атмосферно, если вы на это намекаете.

Натали что-то зацепило – возможно, то, что Бек получил ответ. Она подошла ко мне.

– Знаешь, Монти, – сказала она, – неважно, подвал у тебя, катакомбы или туннели метро. Буду с тобой откровенна. Я считаю, идея фильма – провальная! И как только у Роджера получилось тебя уговорить? Секс и ужасы не выстрелят! Когда Роджер нам позвонил и все рассказал, я ответила ему: «Роджер, ты бы еще порно в океанариуме снял или порномюзикл предложил сделать. Или еще чего глупого. Эти два понятия просто не сочетаются! Друг в друга они ничего не привносят, и зрители в итоге…»

Так бы она и продолжила, ведь обожала цитировать саму себя, но пухлый Бек хладнокровно ее прервал:

– Вопрос уже решенный, Нэтти, так что зря стараешься. Мы уже на месте. А вот в чем я не вижу смысла, так это в съемочной площадке. Которая наверху, вроде часовни, с витражным окном?

Я кивнул.

– Зачем мы тащились в такую даль? Снимать страшные сцены в какой-то чертовой церквушке? Понимаете, да, о чем я? Да мы могли найти какую-нибудь недалеко от студии и сэкономить на авиабилетах. Я считаю, вся жуть должна происходить в подвалах или что там у тебя.

Вкрадчиво, словно гробовщик, я успокоил его:

– Мистер Бек, предлагаю сперва взглянуть на «часовню», прежде чем отказаться от предложения Роджера. Буду рад показать вам ее прямо сейчас.

Захватив новые порции напитков, гости гурьбой последовали за мной вверх по лестнице. До северного крыла расстояние было немалое. Мрачные портьеры, статуи из оникса, что темнее укрывавших их сумрачных альковов, панели на стенах с резными сатирами и более зловещими существами, пляшущими среди экзотической листвы, – все, казалось, угнетало моих друзей, или, быть может, Штернбрюкке внушал им слабое предчувствие, и в коридорах каждый почуял дуновение грядущей судьбы. Чем дальше мы продвигались, тем больше жаловались и ворчали мои гости; словно капризные дети, которые даже не понимают, отчего так переживают. Моя Валери возмущалась репликами, которые Роджер дал ей и Камину. Камин только хмыкнул – что сразу прояснило его отношение к вопросу, – и Натали поспешила вступиться за сестру.

– Боже, Монти, да какая разница, что они говорят? Такое выговорить невозможно! Чушь какая-то! Им что же, обязательно этот колдовской бред произносить? Да любая болтовня подойдет! Кому какая разница? На кой черт этот сукин сын Роджер вызвал нас всех сюда, и хватило же наглости самому не присутствовать, не объясниться, чего хотел…

Голос и предложение оборвались. Я распахнул дверь в «часовню».

Я показывал ее и другим визитерам. Статуэтки, тканые драпировки, тлеющие кадильницы из грязно-желтого чеканного золота на треножниках, обсидиановые остенсориумы, демонстрирующие безымянных хозяев, ковер, изобилующий неземными и древними узорами, – все разом производило сильное впечатление, но именно окно, мой драгоценный Портал – многоцветный, блестящий до головокружения, – пленило взгляды гостей и лишило их дара речи, и молчали они долго, сами того не осознавая. Молчали и мои друзья. Окно выходит на восток, и весеннее солнце, только достигшее зенита, обрушилось на стекло с неистовством; превзойти эту красоту смогла бы только полная луна в канун мая.

Так сильно поразило друзей это зрелище, так причудливо было их молчание, что я забеспокоился, не пробудится ли в них страх. Даже скуднейшие умы, погрязшие в мелочном высокомерии, восприимчивы к аккордам космического масштаба. Я не хотел рисковать, не дал их удивлению выкристаллизоваться, а потому переступил порог и принял оживленный вид, придал тону самодовольно-насмешливую нотку:

– Что же! Похоже, ужасы все-таки не так уж и старомодны, Натали? В тревоге вы не одиноки – поверьте, все гости поначалу пугаются. На деле же, если немного почитать и ознакомиться с символикой всех моих игрушек…

Я закончил фразу снисходительным смешком, и они потянулись в комнату, как щенки за печеньем. Натали бегло осматривала интерьер, то и дело посмеиваясь, а Камин активно расхаживал по комнате, словно показывая, что уже освоился. Бо Бек принялся поднимать и разглядывать все подряд, фыркая и восклицая (но все же прекратил без протеста, когда я, снова став суетливым куратором, призвал его ничего не трогать), в то время как моя Валери, экстравагантнейшая из гостей, улеглась на задрапированный бархатом помост – тот, что, как предполагалось, стал бы местом их предназначенных для пленки плотских утех на восходе луны в тот же день. Она вытянулась, принимала томные, чувственные позы одну за другой, то хихикая, то репетируя оргазмические стоны.

Она думала, что мучает меня, и я воспользовался шансом: бросал восхищенные взгляды, чтобы она решила, будто у нее получилось меня задеть. На самом же деле в