Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

Шери жила в оштукатуренном коттедже, который был чуть невзрачнее дома Патти, но зато больше – в этом районе у каждого коттеджа была небольшая подъездная дорожка и гараж. И, хотя в гостиной горел свет, Патти двинулась именно по подъездной дорожке, в неожиданном приступе проказливости решив напугать подругу. Она крадучись обогнула угол дома и подобралась к защищенному москитной сеткой окну спальни Шери, намереваясь завыть в щель окна, если его оставили открытым.

Окно оказалось полностью поднятым, хотя шторы за ним были задернуты. Подойдя поближе, Патти услышала в темной спальне какой-то шум. В следующее мгновение поднялся ветер и качнул шторы.

Шери и впрямь была в постели, она лежала на спине, и кто-то наваливался на нее, так что Патти были видны только ее руки и лицо, которое широко раскрытыми глазами глядело в потолок, раскачиваясь снова и снова. Патти смотрела на это бурное, волнующееся сплетение секунды две, не больше, и отступила, едва не споткнувшись, подчиняясь примитивному рефлексу стыда, укоренившемуся в ней куда глубже, чем искушенность ее взрослой профессиональной жизни.

Стыд и странный, детский восторг. Она торопливо вышла на тротуар. В голове шумело, ее одолевали смех и страх, такие сильные, что поразили даже сквозь завесу алкоголя. Да что это с ней? Ей порой платили за то, чтобы она смотрела на куда более неприятные вещи, чем простое совокупление. С другой стороны, в спальне висел отвратительный запах, и еще ей показалось, что там звучала назойливая тихая музыка, порочная, неприятная, причудливая мелодия, доносившаяся неизвестно откуда…

Но забавность инцидента быстро притупила эти смутные ощущения. Патти вышла на ближайшую оживленную улицу и отыскала бар. Там она убила полчаса еще за парой порций двойного виски, а затем, решив, что прошло уже достаточно времени, вернулась к дому Шери.

В гостиной все еще горел свет. Патти нажала на кнопку звонка и услышала его – дребезжащий, настойчивый шум, на который никто не отреагировал. В ней немедленно пробудилось легкое подозрение, будто какое-то длинноногое насекомое невесомо пробежало вверх по позвоночнику. Патти почувствовала – как с ней это уже было совсем недавно, – что тишина, которую она слышит, скрывает присутствие, а не отсутствие. Но почему из-за этого она начала – пусть и несильно – потеть? Может, это просто Шери притворяется, что не слышит. Пытаясь перешибить страх решительностью, она ухватилась за ручку. Дверь открылась, и Патти ворвалась внутрь, провозгласив:

– Кто не спрятался – я не виновата, раз, два, три.

Не успела она войти в комнату, как у нее подогнулись колени, потому что гостиную наполняла чудовищная вонь. Это был запах падали, свирепый и влажный смрад, кусавший и жаливший ноздри. Его напор был так ощутим, что казалось, будто он ползает по ней – копошится в волосах и пачкает кожу могильной слизью и серой.

Так и не отпустив дверной ручки, Патти осоловело оглядела комнату, неряшливая обыденность которой сквозь пелену этого сюрреалистического зловония казалась почти зловещей. Вот знакомый ей слой фантиков, журналов и немытых тарелок, особенно плотный вокруг дивана. Тихо бормочущий телевизор носил корону из пепельниц и пивных банок, а на стоявшем напротив него диване лежал недавно открытый пакет чипсов «Фритос».

Но сильнее всего почти видимые миазмы ощущались возле приоткрытой двери в спальню, словно там был их источник. И именно в спальне должна была лежать Шери. Лежать в темноте, мертвая. Ведь какой бы неописуемой и непостижимой ни была эта вонь, значение ее было безжалостно и недвусмысленно: смерть. Патти обернулась, чтобы в последний раз набрать в грудь чистого воздуха, и на нетвердых ногах двинулась к спальне.

Каждая проститутка рисковала напороться на маньяка. Это был ужасный и одинокий способ умереть. Темное, инстинктивное знание их сестринства подсказывало Патти, что подруге теперь нужно от нее только одно: чтобы она привела ее тело в порядок и накрыла простыней. Она толкнула дверь спальни, уронив изломанный ромб света на кровать.

И кровать, и спальня были пусты – пусты, если не считать почти осязаемого облака вони. Вокруг кровати ее клубы и вихри были гуще всего. Одеяло и простыня промокли от какой-то отвратительной жидкости и сбились, покрывшись влажными морщинами и складками. Те объятия, которые она увидела и над которыми посмеялась, – что это было за чудовищное соитие? А лицо Шери, глядевшее вверх из-под сладострастно раскачивавшейся тени, – не было ли в его выражении чего-то большего, чем безвольное удовольствие секса? А потом Патти простонала:

– Господи Иисусе!

Шери все-таки была в спальне. Она лежала на полу, так что из-под кровати выглядывали только ее голова и плечи, и смотрела в потолок. Теперь застывшее на ее лице выражение нельзя было перепутать ни с чем. Это было лицо человека, познавшего Абсолютные Боль и Страх в момент прихода смерти. А она совершенно точно была мертва. Живые мышцы не способны на абсолютную неподвижность. Глаза Патти застелили слезы. Она вывалилась в гостиную, упала на диван и разрыдалась.

– Господи Иисусе, – повторила она; на этот раз тихо.

Патти нашла в кухне полотенце, завязала им нос и рот и вернулась в спальню. Пусть Шери хотя бы не валяется на полу, наполовину скрытая от глаз, как сломанная игрушка. Ее измученное эксплуатацией тело получит хотя бы частичку того уважения, которого не давала ей жизнь. Патти склонилась и ухватила Шери за ее милые голые плечи. С силой потянула и повалилась на спину, потому что то, что она прижимала к своей груди, было слишком легким и не нуждалось в таких усилиях. Патти держала не Шери, а жуткий огрызок верхней части ее тела: голову и плечи Шери, единственную руку… ее смешных толстеньких ножек, над которыми они часто посмеивались, больше не было, она заканчивалась обугленными голыми ребрами. Словно маленькая девочка, сжимающая чудовищную куклу, Патти лежала и крепко обнимала то, что вынуждало ее кричать, кричать не останавливаясь.

В

алиум. Компазин. Мелларил. Стелазин. Прекрасные разноцветные таблетки и капсулы. Яркие столпы, державшие на себе Храм Отдохновения. Долгие дни с туиналом и телевизором; потные ночи и тихие, сонные утра. Патти провела в больнице больше недели.

Она нашла все, что осталось от ее подруги. Расчленение кислотой оказалось чем-то новеньким, и Шери попала в новости, но в мире трупов в мусорных мешках и массовых захоронений в тихих задних двориках даже о такой смерти не стали бы говорить слишком долго. Растерянность Патти заставляла ее звонить расследовавшим это дело детективам не меньше раза в день. Они с грубоватой