Ночь упырей - Анастасия Александровна Андрианова

приглушённым, даже робким, будто Смородник боялся разочаровать её или расстроить и подбирал слова. – Я старался попасть туда. Я искал людей. Но всё, что я видел, могло быть только больной фантазией. Сном с температурой под сорок. Прости.

Он сел на стул напротив Мавны и, поколебавшись, взял её за руку. Она шмыгнула носом. Темень, если даже Смородник называет болота страшным местом, то каково тем, кто там застрял? Глаза заволокли слёзы.

– Прости меня, – повторил он. – Может, они ничего не чувствуют и не помнят. Я вернусь туда. Я это так не оставлю.

Мавна подняла на него взгляд, мутный от слёз. Утёрла глаза кулаком и хмыкнула.

– Я не пущу тебя. Я больше никуда тебя не отпущу. Неужели ты думаешь, что второй раз тебе снова повезёт вернуться живым?

«Живым».

Мигающая гирлянда подсвечивала лицо Смородника сбоку, со стороны окна. Из-за этого один глаз у него казался непроглядно-чёрным, а другой отражал рыжие блики, и шрам на лице выглядел глубже и жёстче, чем обычно. Мавна не выдержала и провела по нему пальцем.

– Я так не думаю, – тихо сказал Смородник. – Но попытаюсь.

Мавна чуть не задохнулась от смешанных чувств, которые разом всколыхнулись в ней, как зелье в котле. Благодарность, нежность, восхищение, страх, желание уберечь и всегда быть рядом – всё это распирало её сердце, и никакие слова не могли бы ясно дать понять, что она чувствует.

Но действия – могли.

Она встала с места и пересела Смороднику на колени. Обвила руками его шею, мягко поцеловала в лоб, в шрам под глазом, в кончик кривого носа, прижалась губами к губам. Руки Смородника машинально поднялись на её талию, придерживая, а Мавна никак не могла от него оторваться. Вдыхала запах его кожи и влажных волос, аромат средства для бритья и чётко различимый табачный дух. Она нежно, медленно осыпала поцелуями его линию челюсти, горло, кожу за ушами – и чувствовала, как его пульс начинает биться быстрее, оживает, будто тает ледяная корка, покрывшая его после этих долбаных болот.

– Мавна, – проговорил Смородник предостерегающе, срывающимся от тяжёлого дыхания голосом. – Не стоит. Лучше остановиться.

– Я не хочу останавливаться, – прошептала Мавна, снова припадая к его шее в поцелуе.

Смородник попытался её отстранить, но она чувствовала, насколько сильно он сам хочет этого, а все его попытки сопротивляться держатся просто на волоске от краха. Запрокинув голову, он издал хриплый стон, и от звуков его исступлённого дыхания кожа Мавны вся покрывалась мурашками. Она лишь сильнее хотела его.

– Мы не должны, – упирался Смородник. – Пожалуйста. Иначе всё навсегда изменится.

– Глупый, – ласково прошептала Мавна, задевая губами его ухо с серьгой-кругляшом. – Всё уже давно изменилось, как ты не понимаешь? – Она продолжила зарываться пальцами в его волосы на затылке и целовать его в перерывах между фразами: в губы, в шею, под челюстью, ощущая его приятный будоражащий жар и бешено бьющийся пульс. Под кожей у него то и дело пробегали пламенные отсветы, и вытатуированный на шее огонь мерцал как живой. Это было до безумия красиво и возбуждающе.

– Это как слова, которые давно крутятся в голове, – продолжала шептать Мавна. Желание наливалось внутри неё, тянуло в животе, пускало сердце в шальной галоп. – Они уже есть. Осталось высказать. Так же и у нас. Как ответ, который все знают, но никто не решается произнести вслух. Давно всё изменилось, Смо. Уже поздно отматывать назад. Будь моим, пожалуйста. Я так этого хочу. Мы взрослые люди, и оба этого хотим.

Она поддела край его футболки и потянула наверх, обнажая торс. На удивление, Смородник не стал судорожно прикрываться, наоборот, скинул футболку через голову и отбросил в сторону матраса. Татуировки на поджаром теле выглядели уже знакомыми, оставалось только хорошенько изучить их все, вплоть до самой мелкой чёрточки, запомнить и обласкать. Мавна огладила его ключицы и грудь, спустившись к животу. На боку у него оставалась плохо зажившая рана с воспалёнными краями, и, когда Мавна вела рукой, под пальцами ей попадались бугры и рытвины шрамов, пересекающих горячую кожу. Под плотной вязью рисунков их нельзя было рассмотреть, только почувствовать.

Почему-то это её будоражило так же сильно, как его сбивающееся дыхание.

– Дай мне свои руки, – попросила она.

Она поднесла ладони Смородника к лицу и поцеловала по очереди обе. Он удивлённо дёрнулся, когда губы Мавны коснулись мелкой сетки из глубоких порезов.

– Тише ты, – шикнула она. – Не шугайся. Больно?

– Н-нет…

– Вот и славно.

Мавна не знала, правильно ли она поступает. Вернее, не знал её разум: в голове грохотали барабаны, и если бы она к ним прислушалась, то струсила бы. Убедила себя, что недостаточно хороша. Но сердце убеждало, что она делает всё как нужно.

Как нужно им обоим.

Здесь, сейчас. Не медля больше ни минуты.

Пока проклятая Сенница, болота, упыри и долбаное провидение не отняли у них друг друга.

Немного поколебавшись, Мавна сняла свою футболку и осталась в тонком кружевном бра, которое почти не скрывало её пышную округлую грудь. Смородник издал сдавленный звук – не то вздох, не то стон. На его щеках наконец-то заиграл румянец, глаза наполнились жадным блеском. Он осторожно опустил руки ей на талию, поглаживая большими пальцами её живот, и прикосновение кожи к коже пропустило по телу Мавны мелкие электрические разряды.

Она снова припала к нему с поцелуем, обхватив его лицо по бокам. Прижалась ближе, касаясь грудью его груди. И ощутила бёдрами, что её желание, разливающееся в животе тягучим раскалённым мёдом, взаимно. Мавна прильнула к нему теснее, качнула бёдрами, и по телу пробежала томительная вспышка предвкушения, приятными иголками заколов под кожей.

Продолжая медленно двигаться на коленях Смородника, Мавна одной рукой нащупала застёжку своего бра и сняла его, сперва стеснительно прикрыв грудь рукой. Хорошо, что тусклый свет гирлянды не позволял рассмотреть все её веснушки, а то она смущалась бы ещё больше. Убрав руку, она хотела прижаться ближе, чтобы не дать времени рассмотреть себя, но ладонь Смородника мягко опустилась ей на грудь и осторожно, бережно сжала. Его взгляд сделался тёплым, влюблённым, и Мавна поняла, что ещё никогда не видела у него такое выражение лица. Пожалуй, что-то похожее было, когда он захмелел и мурлыкнул своё «умпмрм». Но сейчас в нём всего было в разы больше: счастья, умиротворения, какого-то робкого возбуждения, которое он будто стеснялся показывать.

И Мавне до безумия это нравилось.

Смородник припал к её груди, лаская пальцами и губами. Мавна запрокинула голову, подставляясь под его поцелуи, и блаженство захлёстывало её, как тёплая волна. Ей не