Пороки Лэндэльфа. Забытые сказки - Дева Кей

приправляя казнь противным клоунским смехом. Тогда-то я и ощутила ту нестерпимую боль. С каждым движением башмачки разогревались, обжигая кожу пламенем, пробирая до самых костей. А дзанни все бегали и кружили, как стайка стервятников, раскручивая меня, точно заводную куклу.

Боль. Агония. Страх и всепоглощающая ненависть.

Музыка заглушила мой вой и плач, но не заглушала смех толпы.

Часть III. И отрастит вороньё крылья

«То, что мы называем злом, является всего лишь неизбежностью в нашем бесконечном развитии».

Франц Кафка

Глава 20. Алая вуаль

«Русалочка откинула мокрые волосы с его лба и поцеловала этот высокий, красивый лоб. Ей показалось, что принц похож на мраморного мальчика, украшающего её садик. Она поцеловала его снова и от всего сердца пожелала, чтобы он остался жив».

Ханс Кристиан Андерсен «Русалочка»

В воздухе витали запахи лаванды, цитруса и шалфея. Сегодня Вилиан был страстен. Быть может, он выкурил слишком много мирийя или же дело в продолжительной интимной разлуке. Фэлис ощущала, как он с остервенением входит в нее, шепча на ухо то грязные, то ревностные речи. Он удерживал ее за ногу, впиваясь пальцами. Столик гулко поскрипывал под натиском дрожащих тел.

Фэлис обвила брата другой ногой, вжимаясь плотнее. С ее предплечий свисал халат из тончайшего красного шелка. Вилиан до острой боли сжал ее грудь, покусывая и посасывая тонкую кожу шеи и ключиц. Тяжелые томные вздохи поднимались из глубин груди, наполняя комнату, обличая греховное слияние.

Она желала его, любила его… Или она лишь так думала? Или ей это внушили? Нет… не может быть такого. Он любит ее, как никто другой. Никто не понимает ее, как он. И никогда не поймет, не поддержит. Никто. Только он.

Фэлис прикусила губу, сдерживая сладкие стоны. Вилиан замедлился, перейдя на размеренные жесткие фрикции. Ее внимание привлекло отражение в овальном зеркале. Там, по ту сторону зеркального мира, она увидела себя и брата, совокупляющихся в желтом свете плавленых свечей и тоненьких завитках дыма ароматических палочек.

Но там белокурая красавица страдала. На нее глядела Фэлис, но глаза были полны мольбы о помощи, по точеным скулам текли бурые капли. Капли слез. Там, тот Вилиан, держал сестру за горло, наслаждаясь ее телом и ее страданиями.

Фэлис сморгнула морок, но ложное видение не исчезло.

Ложное? Быть может, там правда, а она всего лишь отражение?

Первый раз – какой он? Самый нежный? На белых простынях с лепестками роз, при свечах? После замужества и только по любви?

Все это влажные фантазии юной девицы, которой стоит лишь сжать ножки посильнее между собой, и в голову ударяет волна оргазма, а белье промокает.

В тот день во дворце Лэндэльфа был праздник – кронпринц возвратился из мира людей, после окончания очередного учебного года. То было жаркий самхрар.

В карете было душно. Юная Фэлис обмахивала широкое декольте перьевым веером. Она нервничала. Теребила веер не столько от жары, а сколько от трепета в груди, стоило помыслить о долгожданной встрече с принцем Дорианом. В последний раз, когда они виделись, леди была бесформенной девочкой – высокой и тощей. Еще не девушка, но и не ребенок.

Принц не смотрел на нее так, как ей хотелось. Как он смотрел на тех эльфиек с пышными формами и узкими талиями. Называл ее «малышкой Фэлис», поддавался в трионфьелло; на балах ставил ее ножки на свои, чтобы удобнее кружиться в танце. Однажды даже дал затянуться той ужасной сигариллой – смеха ради.

А когда узнал, что она не обладает никаким даром, постарался утешить. Фэлис помнила, как горько плакала у него на плече. Тогда принц впервые показал ей свои когти и сказал: «Смотри, малышка Фэлис. Видишь? Это уродство. Это проклятье. Не дар. А ты всегда будешь прекрасна и не познаешь горечи этой скверны».

Тогда заплаканная девочка глядела на него, в те зеленые глаза с миндалевидными зрачками, и ощущала непреодолимое желание припасть к его губам. Чтобы он поцеловал ее так, как целовал тех распутных девиц. И Фэлис совершила глупость – чмокнула Дориана в губы и испуганно отпрянула. А он улыбчиво прошептал: «Ты для этого еще слишком мала».

Она помнила, как щеки зарделись. Фэлис вскочила и убежала прочь, сгорая не только от печали, но и от обжигающего стыда. После, она всячески его избегала, хоть Дориан, как истинный благородный принц, и делал вид, что не было никакой глупости с ее стороны.

А теперь миновало столько фогхармов. Она превратилась в прекрасного лебедя и даже не сомневалась – сегодня Дориан посмотрит на нее иначе.

– Сказителей ради, Фэлис, не маши ты так веером. Все перья отвалятся, – пожурила внучку миссис Леру, прервав неловкие воспоминания.

– Да, бабушка, простите. Просто… жарко.

Ладонь брата легла на ее, и он крепко сжал, подбадривая, прошептал на ушко, словно тайну:

– Не переживай, сестрица, на балу тебя все равно некому затмить.

Фэлис благодарно улыбнулась. Вилиан всегда умел подобрать нужные слова. Считывал ее настроение с той же легкостью, что пианист, отыгрывающий свою первую мелодию с закрытыми глазами.

Когда их семью настигла горестная весть, что наследница не обладает даром своих предков, Вилиан резко переменил к ней отношение. Раньше он держался особняком, иногда доводил и дразнил сестру – по-детски мстил за то, что ее любят больше. Но в тот день все стало по-другому. Быть может, они просто повзрослели? Он заменил ей всех и вся – щедрость отца и ласку матери. Он стал для нее не просто кем-то большим, он стал всем.

Смеркалось. Семейство лорда Брэннуса опаздывало из-за поломки паровоза. Бал уже давно начался, гости успели захмелеть.

За последний месяц Фэлис представляла себе этот момент тысячу раз. Все же Дориан помнил ее бесформенным подростком, а не изящной девой.

Взращенная на рыцарских романах, она думала, все будет, как в сказке: прекрасный принц встречает на балу прекрасную принцессу, и они влюбляются. Разве как-то может быть иначе?

Ах, эти девичьи грезы, такие наивные, такие хрупкие… Им суждено разбиваться о суровую реальность так же, как суждено любым сказкам неумолимо заканчиваться.

Но все же в этой истории был волшебный момент. Когда белокурая красавица Фэлис оказалась в бальном зале, все взгляды – дам и кавалеров, эльфиек и фейцов были устремлены к ней.

Она помнила то трепещущее мгновение, когда кронпринц – еще более возмужавший, отрастивший двухдневную щетину, подошел поприветствовать ее семью.

– Дориан, позволь представить тебе мою дочь – Фэлис, – улыбнулся