Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

– Лицензии лишу, – пообещала мило, а затем обошла и открыла правую дверь.

– Я ничего такого не делал, меня не за что лишать.

– Так и я не делал. А ты меня вот подвести не хочешь. Брезгуешь императорской жандармерией, да? А кто жандарма не любит, тот императору – первый враг.

Водила молча завёл машину. Даша назвала адрес.

Это был блеф. Жандарм не мог лишить таксиста лицензии. Да и никого не мог. Разве что, если докажет, что конкретный индивид – террорист-революционер, готовивший заговор против трона. Но простые работяги, не раз видевшие, как власть сгоняла в оцепление и жандармов, и полицейских, путались и не понимали, какая у кого зона ответственности. Тем лучше.

Даша откинулась в кресле, защёлкнула ремень безопасности и вытянула ноги.

«Если мы не защитим эту страну, она рухнет раньше, чем придёт внешний враг», – подумала угрюмо. Ну… так себе утешение.

Они скользнули по съезду с Литейного моста и зазмеились над чёрной гладью Невы. И Даша порадовалась, что находится не жандармской ильке, а в такси, в салоне, закрытом виниловым кузовом. Может, потому, что такси – частники и не относятся к императорскому казначейству с его экономными экономистами? В тепле и сухости Дашу быстро укачало.

– Господа курсанты! Стройсь! С-с-смир-рно!

Цветущий май. Настойчивый запах черёмухи врывается в ноздри, сладкий, дурманящий. Плац расчерчен белыми полосами, которые слепят глаза в необыкновенно ярком для Питера солнечном свете. Даша, в новеньком лазурном мундирчике, замирает, стараясь не дышать. Острый край воротника-стойки режет шею.

Цокот копыт. По рядам словно пробегает незримый электрический ток. Даша чуть дрожит, сжимая пальцы в белоснежных перчатках. Сейчас… сейчас… Моргает, стараясь удержать слёзы, выступающие от напряжения. И сердце стучит так неприлично громко. Мир расплывается, мутнеет, шея затекает от неестественно вывернутого положения. И подбородок, выпяченный, тоже.

Государь император… Сейчас он проедет совсем рядом, совсем… как тогда, в далёком детстве. И она снова увидит его, и…

Ей кажется, она прямо сейчас умрёт, прямо здесь. Но умереть это пустяки, это не страшно. Совсем. Лишь бы не потерять сознание. Говорят, в прошлом году, какой-то курсант лишился чувств…

Спину щиплет от пота, воротник всё сильнее врезается в мокрую шею. Коленки позорно дрожат, мелко-мелко.

– Слава Его Императорскому Величеству благословенному…

Она кричит вместе со всеми. Хочется громче всех, но разве их перекричишь?

– Благодарю, господа, – мягко, но полновесно произносит император.

И Даша действительно чуть не падает, осознав, что его конь остановился ровно напротив неё. Он… а если император глядит на неё? Так хочется повернуться и посмотреть, глядит или нет, но – нельзя. Даша пытается коситься взглядом, до боли, и ей даже кажется, что она видит. Фигуру всадника, конечно. Но не взгляд.

– Вольно, – командует государь.

И Даша тотчас поворачивается и смотрит уже во все глаза. И ей кажется, что император действительно глядит на неё. Он что-то говорит, но в ушах гудит от напряжения. Что-то правильное, что-то нужное, и какая досада, что она – не слышит. Совсем.

– А среди вас есть и девица, – вдруг улыбается государь и на этот раз действительно, прямо и добродушно, смотрит ей в лицо. – Непривычно, но отрадно. Как имя?

Это вопрос не к ней, но Даша с радостью ответила бы. Кто-то из свиты, кого девушка совсем не видит, называет имя. Даша краснеет, понимая, что император сейчас спросит (как и все): «Из Черниговских или Ростовских?». Но государь лишь кивает.

– Дарья Романовна? Красивое имя. Можно назвать вас Дашей, мадемуазель курсант?

У него коротко стриженная русая борода. И глаза – бесконечно голубые. Смеющиеся глаза. Очи небожителя.

– Так точно, государь, – пищит Даша и краснеет. Ну что это за голос!

Он снова смеётся.

– Даша. Победительница, верно? Хорошее имя. Ваша задача – побеждать врагов Отечества. Не тех, кто явный враг, с теми справится наша армия. Тех, кто подло и коварно пытается ударить России в спину. Вот – ваша задача. А потому – побеждайте.

И они снова кричали «ура» и «славься», и счастливая тем, что её выделили среди всего строя, Даша кричала громче других. В тот день она была счастливее, чем барышня, которой красавчик сделал матримониальное предложение, преклонив колено…

– Приехали. Ещё куда-то? – проворчал таксист.

Даша открыла глаза. Отстегнулась.

– Сколько?

Ой, а карта-то в чехле телефона…

– Безвозмездно, – проворчал водила и отвёл взгляд.

Брезгует деньгами жандарма. Ну да к лучшему. Даша вышла наружу и едва не упала. Пошатнулась, оперлась о машину и снова чуть не рухнула, когда та рванула с места.

– Я была мелкой, – прошептала зло, – и понятия не имела, что такое настоящая жизнь.

И лишь поднявшись по ступенькам, поняла: магнитки у неё тоже нет. Пришлось набирать домофон. Почти сразу на экране показалось русобородое Лёшино лицо.

– Капитан Баев, отдел… Даша? Ты что… ты же в… Жди. Я сейчас.

И он резко выключил камеру. Дашу укололо глухое раздражение. Достаточно было одну кнопку нажать, а не заставлять её ждать на улице. Она прислонилась к стеклу двери, сползла и села прямо на камень, подогнув колени. Ноги явно отказывались исполнять свою функцию.

– Дашка! – жаркий шёпот, горячие руки, горячие губы, полёт наверх. – Дашка! Ты рехнулась? Тебе сегодня кровь переливали. Я звонил, я знаю. Ты совсем башку отморозила? Ты что делаешь?

– Я н-на деж-журство… я…

Зубы стучали, и Даша поняла, что её снова знобит.

– На дежурство она. Вот дурная.

Мужчина прижал её к груди, взъерошил короткие волосы. А потом вдруг отстранился и заглянул в лицо:

– Не надо, Даш. Ты на больничном, вот и будь на нём.

– Я зд-дорова…

– Ага, а я – Лев Толстой. Отставить героизм, господин старший лейтенант. И ещё… тут такое дело. Тебе и правда лучше на больничном побыть. Не стоит пока появляться в Особом.

Даша вздрогнула. Вцепилась пальцами в синтетическую куртку.

– Что? Меня уволили?

– С чего бы? Нет, но… Ты в чью скалу-то на семьдесят четвёртый этаж попёрлась?

– Князя Шаховско́го, – холодея, призналась Даша.

– А кто это такой знаешь? По глазам вижу – нет. Эх, Дашка. Не следишь за новостями. Шаховской – троюродный брат самого. Да и чёрт бы с ним, но… Три