СФСР - Алексей Небоходов

– Любой ценой? – горько повысил голос Аркадий. – Ты слышишь себя? Ты повторяешь слова Ветрова. Он тоже думал, что порядок устанавливается силой. Где он теперь? В тюрьме, а город в огне. Ты хочешь повторить его ошибки?

Ксения резко встала и подошла к окну. Она долго смотрела на улицу, где ещё тлели остатки ночного пожара, затем твёрдо произнесла:

– Я не Ветров. Я не повторяю его ошибок. Я знаю, чего хотят люди, и понимаю: сейчас им нужна твёрдая власть. Покажем слабость – и город окончательно погрузится в безумие. Я не позволю этому случиться.

Аркадий подошёл ближе и мягко, но настойчиво продолжил:

– Ты ошибаешься, Ксения. Думаешь, поступаешь правильно, но уже идёшь его путём. Я не хочу видеть, как ты повторяешь судьбу Ветрова и снова загоняешь нас в историческую ловушку. Послушай меня, пока не поздно: путь насилия никогда не заканчивается.

Она резко обернулась, в её глазах мелькнула решимость, смешанная с раздражением:

– Я устала объяснять очевидные вещи. Любая революция завершается новым порядком. Людям нужна власть, сильная рука, способная защитить их от самих себя. Ты идеалист, Аркадий. Твои идеи красивы, но в реальности они не работают.

Он вздохнул, чувствуя, как надежда разбивается на мелкие осколки:

– Возможно, ты права, и я идеалист. Но одно я знаю точно: насилие порождает насилие. Выберешь этот путь – получишь лишь новые жертвы и страдания. Ты станешь такой же, как те, против кого боролась.

Она помолчала, затем вернулась за стол и посмотрела на него холодно и строго:

– Благодарю за предупреждение. Я учту твои слова, но решение уже принято. Ты можешь поддержать нас или остаться в стороне, но обратного пути нет.

Аркадий молча вышел из кабинета, ощущая, как проиграл битву ещё до её начала. Идя по пустым коридорам, он окончательно понял, что изменить сейчас уже ничего нельзя.

На улице он поднял глаза к серому небу и с горечью осознал, что история вновь идёт по кругу. В бесконечной пьесе он снова беспомощно наблюдал, как мир катится к очередной катастрофе, поставленной равнодушной рукой неумелого режиссёра.

Утром город словно застыл, не решаясь двинуться к хаосу или порядку. В воздухе висела неуверенность, будто актёры забыли реплики и ждали подсказки, которой не было.

Ладогин не успел допить кофе, когда зазвонил телефон. Голос Ксении звучал неожиданно мягко и почти виновато:

– Аркадий, нужно поговорить лично. Это важно.

Он секунду помолчал, затем устало согласился:

– Хорошо, я приеду. Но вчерашний разговор был для меня болезненным.

– Именно поэтому я и прошу о встрече, – настаивала она.

Через полчаса политик снова сидел напротив неё в кабинете, где вчера разгорелся конфликт. Атмосфера стала плотнее и тяжелее, словно пространство сохранило вчерашнее напряжение.

Ксения первой нарушила тишину, осторожно подбирая слова:

– Я долго думала над твоими словами, Аркадий. Возможно, нам действительно нужен кто—то вроде тебя. Тот, кто будет говорить не только о силе и дисциплине, но и о морали и совести. Я хочу предложить тебе пост в новой администрации – высокий пост, чтобы ты мог влиять на решения и смягчать ту политику, которую мы вынуждены вести сейчас.

Аркадий внимательно посмотрел на неё с удивлением и растерянностью. Он вздохнул и покачал головой, подбирая слова:

– Ты серьёзно думаешь, что я что—то изменю? Вчера ты говорила, что мои идеи нежизнеспособны, а сегодня предлагаешь влиять на политику, в которую сама не веришь. Это очередной акт спектакля, где мы играем роли, даже не зная сценария.

Ксения нахмурилась, её голос стал резче, с оттенком раздражения:

– Я пытаюсь найти компромисс. Сейчас тяжёлое время, нужны жёсткие решения. Но твоё присутствие, твой голос разума, могут предотвратить худшее. Неужели ты будешь просто смотреть, как всё рушится?

Аркадий поднялся и прошёл по кабинету, будто пытаясь сбросить ощущение ловушки:

– Всю жизнь я хотел изменить систему изнутри. Верил, что мой голос имеет значение. Но каждый раз видел одно: власть стремится к силе, а сила порождает насилие. Я устал от этого замкнутого круга. Не хочу быть частью твоей власти или любой другой. Система не меняется – она меняет нас.

Она резко подняла глаза, полные непонимания:

– Что ты говоришь? Что будешь стоять в стороне, умывать руки и делать вид, будто тебя это не касается? Ты не такой человек, я знаю. Ты не можешь просто уйти, когда всё опять рушится.

Аркадий остановился перед ней, спокойно глядя в глаза:

– Я больше не верю, что мир можно изменить силой. Каждый раз, навязывая людям свою справедливость, мы порождаем новую несправедливость. История нас ничему не учит, потому что мы сами не хотим учиться. Я не хочу участвовать в бесконечном повторении ошибок. Я ухожу.

Ксения резко встала, в её глазах мелькнула обида, смешанная с раздражением:

– Значит, ты сдаёшься? Оставляешь нас разбираться с этим одних? Твой уход ничего не решит, а только создаст новые проблемы!

– Возможно, ты права, – спокойно ответил он, не отводя взгляда. – Но я больше не хочу быть частью мира, где новая власть становится копией старой. Прости, но мой выбор окончателен.

Аркадий вышел из кабинета, оставив Ксению растерянной и разочарованной. Его решение быстро распространилось среди бывших союзников, вызвав споры. Кто—то называл его трусом, другие видели в поступке мудрость того, кто осознал бессмысленность борьбы с историей.

Ладогин не слушал этих разговоров. Вернувшись домой, он ощутил странную лёгкость и печаль одновременно. Полина встретила его молча, понимая всё без слов.

– Ты уверен в своём решении? – осторожно спросила она после паузы.

– Я уверен только в одном, Полин, – тихо ответил он, глядя на город, погружавшийся во мрак. – Что бы я ни делал, система останется прежней. Люди не меняются от страха или насилия. Теперь я должен научиться жить с осознанием бессилия перед историей, перед процессами, которые сильнее нас.

Она мягко положила голову ему на плечо и тихо вздохнула:

– Может быть, это самое честное, что ты делал. Жить с этим нелегко, но, возможно, в этом и есть твоя правда.

Они замолчали, глядя в сумерки, накрывавшие город, и понимая, что теперь им предстоит жить в мире, где надежда разбилась окончательно, оставив лишь хрупкие осколки иллюзий и неизбывную горечь.

Глава 20

Телевизор гудел, словно старый холодильник, грозящий взорваться от переизбытка информации. В полутёмной гостиной Аркадий и Полина завороженно смотрели трансляцию с центральной площади Первопрестольска, где, казалось, собралась добрая половина страны.

Экран переливался картинками массовых гуляний с яркими плакатами