Опасные видения - Коллектив авторов

– Михаил, ты был назначен пастырем людей. Какими были их последние дни?

Остановились они у израненной махины Везувия, что за тысячелетия божественного небрежения извергалась дважды, похоронив заживо тысячи.

И ответил второй ангел:

– Господи, когда я видел их в последний раз, они готовились к великой войне.

– Велики же их беззакония, – произнес Иегова. – Какие народы готовились к войне?

И ответил второй ангел:

– Господи, назывались они Англия, и Россия, и Китай, и Америка.

– Отправимся же тогда в Англию.

На другой стороне высохшего дола, что звался Ла-Маншем, лежал голый каменный остров, осыпающийся и безлюдный. И камни всюду были хрупки и ветхи. И разгневался Господь, и возопил:

– Да заговорят камни!

И взорвались серые скалы в прах, раскрыв пещеры и переходы, аки коридоры опустевшего муравейника. И мерцал кое-где яркий металл, разлитый изящно, но без порядка, словно плавился и тек подобно воде.

Возроптали Ангелы; но молвил Господь:

– Погодите. Это не все.

И вновь повелел:

– Говорите!

И вновь поднялись скалы, обнажив чертоги еще глубже. И в молчании Господь и ангелы встали кругом той ямы и взглянули на то, что мерцало в глуби.

На стене самой нижней палаты кто-то выбил ряд букв. А когда машину в той палате уничтожили, раскаленный металл заполнил буквы на стене, и теперь сияли они во тьме, подобно серебру.

И прочел Господь слова:

МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ. А ГДЕ БЫЛ ТЫ?

Послесловие

Этот рассказ написан уже несколько лет назад, и все, что я о нем помню, – мой агент вернул его в отвращении и сказал, что его, может, и получится продать в «Журнал атеистов» в Москве, но где-то еще – вряд ли.

Мне легко задавать вопрос, звучащий в рассказе, потому что лично я не верю в Иегову – он мне кажется совершенно невероятной личностью; но, по-моему, верующим стоит задуматься над этим вопросом.

«Если бы все мужчины были братьями, ты бы выдал за кого-нибудь из них свою сестру?»

Предисловие

Это самое короткое предисловие в книжке. Почему? Потому что из всех писателей в данной антологии Теодор Старджон действительно не нуждается в представлении? Ну и поэтому тоже, да. Потому что, о чем ни пиши, все равно никак не подготовишь читателя к тому, что он увидит, – к первому рассказу Старджона за три года? И это правда. Потому что каждый рассказ Старджона – долгожданный опыт, двух одинаковых не бывает, а значит, и приукрашивать их незачем? Ну и тут не поспорю.

Но не из-за этого я не могу написать такое же увесистое предисловие, как к другим. А просто из-за того, что недавно Старджон спас мне жизнь. Буквально.

В феврале 1966-го я совершил одну из тех невероятных жизненных оплошностей, что не поддаются объяснениям или анализу. Я вступил в союз с женщиной… человеком… с существом, чей разум был мне так же чужд, как разум марсианина. Закончилось это катастрофой, сорокапятидневным кошмаром, оставившим меня на краю пропасти, ближе, чем когда-либо в жизни. Ровно в тот самый момент, когда я уж верил, что потерял контроль… ну, буквально над всем, пришло письмо от Теда Старджона. Пришло в рамках переписки насчет рассказа для антологии, но касалось только того, что происходило со мной. Это письмо собрало вместе натянутые струны моей жизни. В нем звучала та искренняя забота, за которую (если повезет) люди держатся в страшное время беспомощности и отчаяния. И оно показывает самую очевидную характеристику творчества Старджона: любовь. (Мы с ним это однажды обсуждали. Нам стало ясно, что я не знаю практически ничего о любви, но отлично знаком с ненавистью, а Тед не знает почти ничего о ненависти, зато истинный знаток любви чуть ли не во всех ее проявлениях.) Я бы хотел с разрешения Теда процитировать кое-что из письма. В нем о его творчестве и мотивации говорится бесконечно больше, чем я могу даже надеяться сказать. Далее передаю слово Старджону:

«Дорогой Харлан.

Два дня я не могу выкинуть из головы твою ситуацию. Точнее будет сказать, что думаю только о твоем положении – это как остроугольная крошка дискомфорта, которая не исчезает, не растворяется и не отпадает, но, когда я двигаюсь, думаю или сглатываю, колется вновь и вновь.

Наверное, больше всего меня колет „несправедливость“. Несправедливость – это область не более однородная, чем справедливость. Закон есть закон, нарушен он или нет, но справедливость всегда взаимна. То, что случилось с тобой, – это жестокая несправедливость, большая, чем случалась с значительной частью представителей нашего многочисленного населения.

И я знаю в точности почему. То, что случилось с тобой, несправедливо, потому что ты на стороне ангелов (которые, кстати говоря, сейчас хранят по тебе молчание). Ты в небольшой компании Хороших Парней. Ты Хороший Парень, причем у тебя это получается не из-за размышлений и решений, а машинально, мгновенно, нутром, хоть на кассе в супермаркете, где ты встречаешь бирчеров[133], хоть в бильярдной, где ты сталкиваешься со знаменитыми хулиганами, хоть когда вырываешь свои внутренности и заправляешь их под валик пишущей машинки.

В мире нет недостатка любви, но есть огромный дефицит в местах, куда ее вкладывать. Не знаю почему, но у большинства из тех, у кого, как у тебя, есть врожденный дар взбираться по самым отвесным скалам, таких мест либо очень мало, либо не видно из-за крюков и кошек. Когда любовь проявляется в таком человеке – как в тебе, – когда она его озаряет, ее нужно почитать, о ней нужно заботиться. Вот в чем самая суть несправедливости, что с тобой случилась. Ее вообще не должно было случиться, но если все-таки и должна, то не с тобой.

Сейчас у тебя есть повод для множества чувств, Харлан: гнев, возмущение, сожаление, скорбь. Теодор Рейк, проводивший блестящие анатомизации любви, заявляет, что во всем этом нет ее завершения – а если и есть, то велика вероятность, что какие-то из этих чувств или все сразу присутствовали в человеке с самого начала. Нет, любовь завершается с равнодушием – по-настоящему завершается с настоящим равнодушием. Я не знаю ничего печальней этого. И за всю свою жизнь я нашел только одного писателя, однажды, который сумел описать точный момент, когда это происходит, и поэтому это самый печальный текст, что я читал. Шлю его тебе во время твоей печали. Принцип этого подарка – „контрраздражение“. Читай его в здравии – неизбежном, рано или поздно.