Опасные видения - Коллектив авторов

и еще в витрины смотреть можно, а если слежу за бюджетом, время от времени хватает на дневной сеанс. Но я не люблю возвращаться позже мистера Моррисона. Интересно, запирает ли он комнату, когда уходит на работу?

Его комната прямо надо мной, и он слишком крупный мужчина, чтобы быть тихим. Когда он встает с постели, дом стонет и проседает. Под его ногами скрипят половицы. Даже стены шуршат и обои щелкают своим высохшим клеем. Но не думайте, я на шум не жалуюсь. Так я за ним слежу. Иногда, у себя, внизу, повторяю его движения: от постели к прикроватному столику, топ, от гардероба к шкафу и обратно. Представляю его там, с его плоскостопием. Представляю его. Представляю, как большие ноги попадают в штанины – как эта богоподобная ширина (ибо таких ног не может быть достоин ни один простой смертный), как эти ноги, достойные Тора, попадают в штанины размером с пещеры. Представляю, как эти два ландшафта, в редком пушке бледных волос пшеничного цвета, слепо пробираются в юбкоподобные штуковины шириной с мою талию, из коричневой шерсти, еще сырой со вчерашнего дня. Ооо. Ух. Теперь подтяжки. Кажется, я отсюда слышу даже, как он дышит.

Я могу причесаться три раза за его один, могу выйти и ждать внизу у лестницы раньше, чем он откроет дверь.

– Я по вам часы выставляю, мистер Эм.

– Времени нет. Времени нет. Я пошел. Что ж… – И он прикрывает за собой входную дверь так аккуратно, что можно подумать, будто он боится собственных пухлых ладоней.

И на этом, как я уже сказала, начинается день.

Вот в чем вопрос (и это, пожалуй, вопрос как раз на сегодня): кто он на самом деле, из Нормальных или из Других? Когда такой толстый, и не поймешь. Интересно, получится ли у меня. И все-таки я готова на многое, к тому же я все еще спортивная. Все-таки и гребля, и ходьба взад-вперед, и потом недавно всю ночь ютилась под кустом в Центральном парке и два раза вылезала на пожарную лестницу и поднималась на крышу (но мало что видела и по-прежнему не уверена в наличии Других).

Не думаю, что чулан подойдет, в нем нет замочной скважины, хотя можно и просто приоткрыть дверь и, может, подложить под нее мою туфлю. (Размер – 2А, тонкие.) Вдруг не заметит. Или можно забраться под кровать. Хотя я худая и миниатюрная – почти как ребенок, – все равно будет непросто, но, с другой стороны, непросто и искать любовников на крыше.

Иногда хочется быть маленькой быстрой ящеркой, темно-зеленой или желтовато-бурой. Проскочила бы под его брюхом, пока он открывает дверь, а он бы и не заметил, хоть глаза у него настолько же быстрые, насколько ноги – неповоротливые. И все равно я была бы быстрей. Промелькнула бы за шкафы или под его рабочий стол, а может, и просто залегла бы в углу – вряд ли же он вообще видит пол. Его комната не больше моей, а его присутствие ее заполняет – или, вернее, заполняют его живот и исполинские ноги. Он видит потолок и картины на стенах, видит поверхности прикроватного столика, рабочего стола и бюро, но пол и нижние половины всего для меня безопасны. Нет, ни за что бы не пожалела о том, что я не ящерка. Но если он не запирает комнату, то никаких трудностей и нет, можно целый день напролет разведывать все возможные укрытия. И перекусить с собой прихвачу, если решу, что вечер подходящий. Только не крекеры или орехи, а что-нибудь бесшумное – сыр или печенье с инжиром.

Теперь, если подумать, мне кажется, лучше приберечь мистера Моррисона напоследок, как ребенок приберегает глазурь торта на потом, после самого торта. Но нет, уже вижу, глупости это, он же среди самых вероятных кандидатов, а значит, и идти должен первым.

И потому сегодня мой день начинается со сбора припасов и разведывательного похода наверх.

Комната захламленная. Шкафа нет, но есть сотни книг и журналов. Заглядываю за стопки. Проверяю чулан с мешковатыми, гигантскими пиджаками, в которых я могу легко спрятаться целиком. Вы только полюбуйтесь, плечи даже длиннее обычных вешалок. Я проверяю под кроватью и под столом. Приседаю под прикроватным столиком. Устраиваю гнездышко среди грязных рубашек и носков в углу. О, тут прятаться лучше, чем в Центральном парке. Я решаю воспользоваться сразу всем.

Есть в комнате что-то очень хорошее, потому что мне нравится мистер Моррисон. Даже размеры у него уютные; такой большой, словно он всем папа. Его комната с вещами отцовского размера успокаивает. Здесь я себя чувствую юной и ленивой.

Ем печеньки с инжиром, сидя на его туфлях в чулане – мягких широких туфлях с промятыми краями, уже формы подушки, а не туфлей. Потом залегаю подремать в грязных рубашках. На первый взгляд кажется, их там сразу штук пятнадцать, но на самом деле всего-то семь и еще носки. Затем приседаю под рабочим столом, обняв колени, и жду, и уже начинаю сомневаться. Уже понимаю, что его колыхающийся живот превысит все мои ожидания. Он затмит или скроет все – так зачем я тут присела и барабаню ногтями по ножке стола, когда могла бы кормить голубей? Уходи, говорю я себе. Ты что, и правда собралась просидеть целый день – а то и ночь – здесь, в тесноте? И все-таки разве я так уже не делала частенько, и каждый раз – зря? Что мне стоит попробовать еще разок? Ведь мистер Моррисон правда самый многообещающий. Его глаза, то, как под ними жир распирает щеки, – выглядит он почти как китаец. Нос римский, и на обычном лице бы господствовал, но на его – теряется. Пропадает. «На помощь, – кричит нос, – я тону». Я все-таки попробую, но у меня есть обязанности поважнее, уже после того, как вернется мистер Моррисон. Причем обязанность во благо всего – именно «всего», и вряд ли я тут предвзята.

Понимаете, несколько недель назад я ходила на дневной спектакль. Смотрела «Весну священную» в постановке Королевского балета, и тут мне пришло в голову… Ну а что бы вы сами подумали, если бы увидели танцоров в костюмах в виде голой кожи? Я их назвала голыми костюмами. И столько хорошо одетых культурных людей им хлопали, ничуть не смущались, хотя отлично знали… Какое-то «Новое платье императора» наоборот прям. А теперь задумайтесь: есть только два пола, и каждый из нас – какого-то одного из них и, предположительно, кое-что знает о втором.