Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

под голову ему заботливо положили кулек из полидексянского тряпья. Диана перевязала ему раны из самодельного бинта, скрученного из куска своей же собственной рубахи, предварительно наложив на поврежденные места кашицу из подорожника. Тин попытался сесть, но сильная резь в ребрах помешала ему это сделать: на него с любовью и огромным сочувствием смотрели дорогие друзья, которых он так истово ждал. Впрочем, Тин никогда не сомневался, что рано или поздно они придут на помощь. От их усталых напряженных лиц исходила ласка, волнение и еще что-то едва уловимое, тревожное; только почувствовав это, Тин еще больше забеспокоился.

– Не вставай пока, дружище, – ласково попросил его Артур, дотронувшись до плеча.

– Как стемнеет, отправимся в Троссард-Холл. Там тебе окажут более достойную помощь, нежели мы.

– Дан… Ты здесь? – потрескавшимися губами пробормотал Тин, и сразу же почувствовал его дружескую ладонь в своей.

– Д-да, – неловко отозвался Даниел, отчаянно краснея. Он так много хотел сказать другу, а в первую очередь признаться в своем искреннем восхищении, уважении, да и просто извиниться за подлые подозрения на его счет. Однако жгучий стыд настолько переполнял все его существо, что он не сказал ничего, разве что проговорил про себя, мысленно.

Ты настоящий герой, Тин, хоть и не подозреваешь об этом. Впрочем, именно это замечательное неведение и делает героя «настоящим», ибо тот, кто трубит на каждом углу о своем мнимом «геройстве», действует лишь для себя, во имя собственного тщеславия. Прости меня, Тин, и знай — я искренне восхищаюсь тобой. Мне правда очень жаль, что твой отец погиб.

– Тин… Мы так рады. Что Артуру удалось тебя спасти.

– Вдохнуть не получается, на ребра давит, – глухим голосом пожаловался Тин. – Надеюсь, в школе мне помогут. И накормят.

Он хотел сперва произнести: «надеюсь, я дотяну до школы», однако природный оптимизм не позволил ему так сказать. Юноша открыл рот, чтобы добавить еще кое-что, но сознание вновь оставило его, позволив подольше побыть в счастливом неведении.

Диана жалобно всхлипнула, однако тут же подавила свой малодушный порыв. Плечи ее дрожали, но не от холода.

– Бедный, бедный, – шептала она. – Что будет с ним, когда он узнает?

– Мне стыдно, – с горечью в голосе поделился с товарищами Даниел. – И когда это я стал таким недоверчивым? Подумать только – ведь я готов был уже отречься от друга! Послушал незнакомых людей, в сущности обманщиков! Ну какой из меня друг! Подлый, мерзкий предатель, вот кто я!

– А Дорон… Точно погиб? – спросил вдруг Тод. Артур опустил голову.

– Я… Не видел отчетливо. Но учитывая, что полидексяне начали стрелять в нас, они явно не рассчитывали оставлять кого-то в живых.

Друзья помолчали, в сердцах своих переживая трагедию.

– Нам нужно скорее отправляться в путь. Однако я все же хотел бы дождаться раннего утра. Это самое хорошее время, чтобы попасть на территорию школы.

– Почему ты так думаешь?

– Школьники еще будут спать, а охрана, уставшая от бессонной ночи уже не будет такой бдительной.

Тод присвистнул, но ничего не сказал. Сообразительностью соперника он восхищаться не желал, а язвить настроения не было.

– Сейчас мы можем немного отдохнуть, – предложил Артур и разворошил палкой костер, чтобы затушить его. Ничто не должно привлекать внимание. Клипсянин ужасно устал: нервное перенапряжение, которое он испытал во время своей вылазки, буквально валило его с ног. Артур заботливо прикрыл Тина плащом и лег рядом с Дианой.

***

Солнце еще не взошло, тьма преобладала, а Джехар находился в забытьи и видел странные сны. В какой-то момент ему почудилось, будто он тонет в густом болоте, а до дрожи любимая Оделян стоит напротив него на твердой кочке и не делает ни малейшего движения, чтобы его спасти. В совершенном ужасе доргеймец распахнул глаза и почувствовал, как по щеке и правда стекает что-то холодное и густое.

Прямо над его головой зависла ужасающая морда дикого зверя – ирбиса, кажется? – с острых клыков стекала тягучая слюна. Джехар непроизвольно вздрогнул; в принципе, он не считал себя совсем уж безнадежным трусом, однако и храбростью особой тоже не отличался.

– Дернешься, и он перегрызет тебе глотку, – раздался в темноте угрожающий шепот Тода. – Я не Артур, – добавил, хмыкнув, он. – Особым благочестием не отличаюсь, так что убить тебя мне ничего не стоит.

– И что все это значит? – заинтригованно прошептал Джехар не двигаясь.

– Мы вернемся с тобой в поселок.

– Зачем?

Тод промолчал. Не от того ли, что сам не знал ответа? Они медленно отдалялись от маленького лагеря; ребята, утомленные тревогами и сморенные свежим воздухом, крепко спали. Покуда они шли, Тод пытался разобраться в своих разрозненных мыслях и чувствах. Увидев Тина в столь плачевном состоянии, Тод ощутил в глубине души жгучую ненависть, которая, как раскаленная лава разбуженного вулкана, поднималась и заливала все его существо. Он искренне ненавидел Джехара за его предательство и за то, что тот заставил Даниела и Тина страдать.

– Мы зайдем в лагерь. Ты будешь выступать в роли заложника. Начнешь рыпаться – мой ирбис перегрызет тебе шею.

– А не боишься, умник, что наши лучники сперва поразят его стрелой?

– Если это произойдет, мой нож окажется в твоей шее.

– А ты его вообще когда-нибудь в руках держал, мальчик? – вкрадчивым тоном поинтересовался Джехар. – А я все-таки прирожденный воин.

Тод промолчал. В сущности, он здорово рисковал сейчас, но главное – во имя чего? Неужели так хотел помочь отцу Тина? Беруанец еще раз покопался в мыслях, и к своему огромному удивлению понял, что да, он действительно думает сейчас о другом человеке. Не о себе, не о том, чтобы покрасоваться перед Дианой, не о мнимом благочестии, нет, перед глазами его стояла лишь одна-единственная картина: бледный Тин робко улыбается окровавленными губами и тихо спрашивает про отца.

У Тода никогда не было особой привязанности к собственному родителю. Папаша практически не обращал на него внимания, никогда не одаривал ласковым словом, не гордился победами сына, да и вообще вел себя как совершенно чужой человек, по воле случая оказавшийся в их семье. Впрочем, когда надо было проявить властные полномочия, указать дерзкому отпрыску свое место, славный родитель не скупился на знаки внимания: небрежные оплеухи всегда значились первым средством в его арсенале. Когда он успел превратиться в безразличное чудовище, после пропажи сестры? Тод не имел понятия. Однако он отчетливо понимал: в жизни каждого ребенка должен присутствовать этот важный человек – отец. Не формально, не для галочки, а по-настоящему. Лишенный главного, Тод как никто другой чувствовал эту необходимость. Когда мысль отчетливо оформилась в его голове, он вдруг страшно засомневался.