Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

рядом вовсе не беспокойно, – заговорила она, выступив из тени, подняв голову, взглянув в лицо Синели с непостижимой, невесть чем порожденной страстной тоской в глазах. – С единственной среди взрослых. Наоборот, меня… влечет к тебе. Об этом я и хотела тебе сказать.

– Ты мне нравишься тоже, – негромко сказала Синель. – Очень, очень, майтера.

Майтера Мята кивнула – кивнула, как показалось Шелку, с приязнью и пониманием.

– Должно быть, я лет на пятнадцать старше тебя. Возможно, и более: на будущий год мне исполнится тридцать семь. И все-таки ты для меня… может, лишь потому, что ты много выше… такое чувство…

– Какое же? – мягко осведомилась Синель.

– Такое чувство, будто на самом деле ты – моя старшая сестра. Хотя старших сестер у меня вовсе не было. И я люблю тебя.

С этим майтера Мята развернулась, да так, что черная бумазея ее одеяний закружилась вихрем, поспешила к киновии, однако на полпути внезапно свернула с дорожки и прямиком, через поросшую иссохшей бурой травой лужайку для игр, устремилась к палестре.

– Пр-рощай! До скор-рого, девочка! – каркнул ей вслед Орев.

Шелк в удивлении покачал головой:

– Вот уж от кого не ожидал бы! Поистине, круговорот полон чудес, намного превосходящих возможности воображения!

– Скверное дело, – вздохнула Синель. – Мне следовало объяснить тебе… предупредить… Шелк. Патера. Сейчас нам надо бы обсудить совершенно другое. Подумать, как вытрясти из Журавля деньги. Но я… понимаешь, у нас осложнения. С нею, с бедной майтерой Мятой. И все из-за меня. В определенном смысле из-за меня.

– Надеюсь, не слишком серьезные, – откликнулся Шелк. – Мне она симпатична, и, на мой взгляд, я за нее в ответе.

– Мне тоже. И все-таки мы можем… да, знаю, можем. Давай вернемся в твой домик? Там и поговорим.

Шелк покачал головой:

– Женщинам вход в обитель настрого запрещен, хотя на сей счет существует целый ряд исключений – к примеру, если авгур захворал, женщина может войти к нему, дабы о нем позаботиться. Когда мне нужно поговорить с майтерой Мрамор, мы разговариваем здесь, в беседке, либо в ее классе палестры.

– Что ж, хорошо, – согласилась Синель, нырнув под свисавшие книзу виноградные лозы. – Ну а майтера Мята и та старуха, майтера Роза? С ними ты где разговариваешь?

– О, по сути, в тех же местах.

Шагнув в беседку, Шелк с легким чувством вины занял старую деревянную скамью напротив Синели, ту, где обычно сидела майтера Мрамор.

– Однако, сказать откровенно, с ними я редко разговариваю подолгу. Майтера Мята, как правило, стесняется отвечать, а майтера Роза вечно читает мне нотации, – продолжал он, покачав головой. – Боюсь, мне следовало бы прислушиваться к ее словам внимательнее, но спустя пять, максимум десять минут я уже не могу думать ни о чем, кроме бегства. Нет, я вовсе не имею в виду, что та или другая не слишком-то хороша. Нет, обе они – женщины добрые.

– Майтера Мята – уж точно, – облизнув губы, подтвердила Синель. – Оттого на душе и тягостно. Вправду тягостно, Шелк. Это… ну, это не я ее так. Не Синель.

– Ну разумеется! – энергично кивнув, вскричал Шелк. – Она чувствует в тебе богиню! Мне следовало сразу понять! А ты не хочешь, чтоб она рассказала об этом…

– Нет, нет. Чувствует, но дело не в том. И никому ничего не скажет. Она сама этого не понимает. Не сознает умом.

Шелк негромко откашлялся:

– Если ты чувствуешь плотское влечение с ее стороны… мне ведь известно, что подобное случается и между женщинами, и между мужчинами… тебе определенно лучше заночевать где-либо в другом месте.

– Ну, это как раз не страшно, – отмахнувшись от его опасений, отвечала Синель. – Но дело не в том. Ей вовсе не хочется… да ничего ей не хочется. Ничего не хочется от меня. Ей хочется мне помочь. Поделиться со мной чем-нибудь. Что-нибудь подарить. Я это понимаю. Это ее совсем не… компрометирует. Так ведь у вас говорится? «Компрометирует»?

– Да, ты, полагаю, права.

– Но все это… Все это вздор. Пустяки. Я собираюсь рассказать тебе кое-что. Много большее. И лгать не стану. Не стану! – сверкнув глазами, воскликнула Синель.

– Я и не думал требовать от тебя лжи, – заверил ее Шелк.

– Да. Да, Шелк. Шелк. Одержимость ты… мы говорили об этом вчера, вечером. По-твоему, любой из богов… я? То есть Киприда. Или кто-то другой. Та ужасная женщина со своими змеями. По-твоему, мы овладеваем людьми. Как лихорадки?

– Ну, уж таким-то образом я не выразился бы ни за что!

Синель смерила Шелка пристальным, голодным взглядом из-под тяжелых век. Глаза ее словно бы сделались куда больше, чем пару минут назад, вне беседки, потемнели, засияли собственным внутренним светом.

– Однако именно так и думаешь. Я знаю. Мы… то есть все это проникает внутрь через глаза. Мы, боги, вовсе не существа… не то что можно… увидеть? Мы – схемы. Алгоритмы. Меняемся. Учимся. Растем. Но так и остаемся… алгоритмами? И я вовсе не Киприда. Как и предупреждала… но ты решил, что это обман.

– Бедная девочка! – присвистнув, прокаркал Орев.

И тут Шелк, отвернувшийся было в сторону, напуганный мощью и вожделением в ее темных глазах, увидел, что из них текут слезы. Пораженный, он протянул ей носовой платок… совсем как майтера Мрамор, предложившая ему свой платок здесь, под сенью этой же самой беседки, перед отбытием на виллу Крови.

– А я даже не думала… не думаю лгать. Разве что самую малость. И то если уж очень потребуется. А мне ни к чему. Но то, что ты зовешь одержимостью… Киприда просто скопировала частицу, всего-то частицу себя.

Умолкнув, Синель негромко высморкалась.

– Ни понюшки себе не позволила. С тех самых пор, как Дриадель… вот так оно и действует, патера. То есть воздержание. На что ни взгляни, думаешь: не ржавь… и такая тоска разбирает!

– Это быстро пройдет, – утешил ее Шелк, всем сердцем надеясь, что не дал маху. – Главное, потерпеть немного.

– Неделю. А то и две. Я уже как-то раз пробовала, только… ладно, чушь это все. Брошу. Теперь точно брошу. Если б ты мне сейчас полную чашку ржави предложил: бери, мол, сколько угодно, – ни понюшки бы не взяла.

– Вот и чудесно! – ничуть не кривя душой, воскликнул Шелк.

– А все из-за того самого алгоритма. Крохотного кусочка Киприды, подсаженного в меня через глаза вчера, у тебя в мантейоне. Не понимаешь, да? Вижу, не понимаешь.

– Насчет алгоритмов не понимаю, – признался Шелк, – но остальное, по-моему, понял вполне. Думаю, понял.

– Это… как стук сердца в груди. Как ритм. Да-да-нет, нет, нет, да, да. В той штуке, которая у каждого позади глаз. Я сама всего до конца не понимаю. Вот та механическая женщина? Мрамор? Кто-то чересчур хитроумный додумался проделывать такое с ними. Чуть-чуть менять программы. В машинах, сделанных людьми. Как раз вот для этого. Чтоб люди вроде майтеры