Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов

– Это было бы… познавательно, – улыбнулась она.

Телецентр встретил их запахом электроники и суетой вечерней смены. Рудольф провёл Катю по коридорам, минуя охрану и администраторов – здесь он был своим. Студия, куда они вошли, была погружена в полумрак. Только дежурное освещение создавало островки света среди теней.

– Вот наша новая камера, – Рудольф подвёл её к массивному аппарату на треноге. – Последняя модель. Может снимать даже при минимальном освещении.

Он включил камеру, и красный огонёк загорелся, сигнализируя о записи. Катя подошла ближе, разглядывая сложный механизм. Объектив смотрел на неё немигающим глазом.

– Она записывает? – спросила Катя, чувствуя странное возбуждение от мысли, что камера фиксирует каждое её движение.

– Да, – Рудольф встал позади неё. – Хотите посмотреть, как вы выглядите на экране?

Он включил монитор, и Катя увидела себя – платье выглядело ещё более откровенным в чёрно-белом изображении, контраст света и тени подчёркивал изгибы фигуры.

– Вы очень фотогеничны, – прошептал Рудольф, его руки легли на её талию.

Катя не отстранилась. После станков человеческое прикосновение казалось почти нежным. Она откинулась на него, чувствуя его возбуждение через ткань платья.

– Камера всё записывает? – спросила она, наблюдая, как на экране руки Рудольфа скользят по её телу.

– Всё, – подтвердил он, расстёгивая молнию на её платье. – Это будет наш маленький секрет.

Платье соскользнуло вниз, и Катя осталась в белье перед всевидящим оком камеры. На мониторе её тело выглядело как скульптура – игра света и тени превращала каждый изгиб в произведение искусства.

Рудольф развернул её к себе и впился в губы жадным поцелуем. Его руки исследовали её тело, снимая остатки одежды. Катя отвечала с энтузиазмом, расстёгивая его брюки.

Они занимались любовью прямо перед камерой, и Катя не могла отвести взгляд от монитора. Видеть себя со стороны – как Рудольф входит в неё, как их тела сплетаются в древнем танце – добавляло остроты ощущениям. Красный огонёк камеры мигал в такт их движениям, как безмолвный свидетель их страсти.

Рудольф был умелым любовником, но после механической точности станков его движения казались хаотичными, непредсказуемыми. Катя приспосабливалась к его ритму, наблюдая за их отражением на экране. Когда оргазм накрыл её, она видела, как её лицо исказилось в экстазе, запечатлённое навечно на плёнке.

Неделю спустя Рудольф приехал на завод с съёмочной группой. Проект о женщинах в промышленности – типичный пропагандистский сюжет для вечерних новостей. Катя встретила их в проходной, снова в рабочем комбинезоне, изображая простую работницу.

– Покажите нам ваше рабочее место, – попросил Рудольф, профессионально-отстранённым тоном.

Она повела их в цех номер семь. Камеры следовали за ней, оператор снимал станки, рабочий процесс, социалистическую индустриализацию в действии. Рудольф давал указания, играя роль серьёзного документалиста.

И тут случилось непредвиденное. Двенадцатый станок – итальянский красавец с хромированными деталями – начал барахлить. Съёмочная группа отвлеклась на интервью с мастером, а Катя автоматически направилась к проблемной машине.

Она не заметила, что Рудольф последовал за ней, пока не услышала его удивлённый возглас. Обернувшись, она увидела его застывшее лицо. Он смотрел на неё – голую, насаженную на поршень станка, с выражением полного непонимания, переходящего в ярость.

– Что… что ты делаешь?! – его голос сорвался.

Катя попыталась слезть, но станок был в середине цикла. Поршень продолжал своё размеренное движение, не позволяя ей освободиться.

– Рудольф, я могу объяснить…

– Объяснить?! – он был багровым от гнева. – Ты… ты не дочь профессора! Ты обычная… извращенка!

Оператор, услышав крики, направился в их сторону, но Рудольф жестом остановил его.

– Уходим! – рявкнул он. – Съёмки отменяются!

Он развернулся и вышел, не оглядываясь. Катя осталась одна со станком, который довольно урчал, завершая свой цикл. Она чувствовала опустошение – не от физического акта, а от потери чего-то, что могло бы стать большим.

Станок остановился, позволяя ей слезть. Катя оделась и села на ящик с инструментами, глядя в пустоту. В цехе было тихо, только капала вода из неплотно закрытого крана.

Её секрет был раскрыт, но странным образом она не чувствовала стыда. Только грусть от того, что Рудольф не смог понять её особенную связь с механизмами.

Двенадцатый станок тихо мурлыкал рядом, работая как часы. По крайней мере, он был починен.

На третью ночь в павильоне стояла атмосфера тихой, почти домашней сосредоточенности. Оживлённость предыдущих съёмочных дней ушла вместе с эксцентричными декорациями и провокационными сценами, уступив место тонкой, спокойной и зрелой задумчивости.

Задник в виде вагона электрички, выстроенный умелыми руками декораторов, получился поразительно живым и узнаваемым. Потёртые дерматиновые сиденья с глубокими следами тысяч пассажиров, грязноватые окна с выцветшими занавесками, пепельницы, наполненные окурками – всё словно перенесли прямо из старой электрички, годами курсировавшей между Москвой и пригородами.

Михаил, сегодня впервые за долгое время взявший на себя актёрскую роль, спокойно прохаживался вдоль декораций. Он касался кончиками пальцев грубоватых поверхностей, всматривался в детали, словно пытался воссоздать в памяти давно забытые ощущения из прошлой жизни.

Его костюм – добротный свитер крупной вязки и плотные брюки советского образца – идеально вписывался в образ простого, интеллигентного работяги, каким и задумывался его герой Гоша. Михаил поправил на себе рукава свитера, слегка подтянул ворот и остановился, глядя в мутное стекло окна. На мгновение показалось, будто он действительно смотрит куда-то вдаль, на проплывающие за окном пейзажи, хотя за стеклом была лишь тёмная пустота павильона.

Сильвия Кристель сегодня была совершенно иной. Привыкнув к её образам яркой, дерзкой и немного отстранённой красавицы, Михаил даже не сразу узнал актрису, когда та вошла в павильон. На ней был строгий костюм приглушённого серого цвета. Волосы аккуратно собраны, а во взгляде читалась спокойная уверенность женщины, повидавшей многое и знающей себе цену. Сейчас она действительно походила на директора советского завода, авторитетную и сдержанную, но при этом всё ещё очень привлекательную женщину.

Появившаяся из гримёрной Светлана – ассистентка, сегодня отвечавшая за мелкие детали, – подошла к Сильвии и протянула ей небольшую сумочку и журнал «Огонёк», необходимый для съёмки. Михаил, наблюдая за этим, мысленно отметил про себя, что Светлана, несмотря на усталость от ночных съёмок, выглядела безупречно. Её спокойное невыразительное лицо было словно специально создано для того, чтобы не отвлекать внимание от основной сцены, а наоборот, подчёркивать её естественность и достоверность.

Операторы, работавшие сегодня с особой тщательностью, выставляли световые приборы так, чтобы создать мягкое, рассеянное освещение, характерное для утренних часов. Звукооператор тщательно проверял чувствительность микрофонов, направленных на места актёров. Режиссёрская группа тихо совещалась у монитора, обсуждая мелкие технические нюансы и последние штрихи сценария.