Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

поблагодарил этого человека, присовокупив к словам признательности две полоски серебра, направился к выходу из чайной и запоздало спохватился, что не узнал, как добраться до Дома Нан.

Пожилой мужчина в красных с желтым одеждах и с круглым и бледным, как луна, лицом услышал, о чем расспрашивал поэт, и вызвался его проводить.

– Вы Маати Ваупатай, я знаю кое-что о вас, – сказал луноликий по дороге.

– Надеюсь, ничего предосудительного, – ответил Маати.

– Обычные слухи. Не зря говорят, что топливо Мати – не золото и серебро, а скорее вино да слухи. Меня зовут Ошай. Рад возможности познакомиться с поэтом.

Они свернули на юг – дым и гвалт квартала кузнецов остались позади, – и когда оказались на узкой и тихой улице, Маати оглянулся назад, приготовившись снова увидеть человека в темном плаще. И снова никого.

– Говорят, вы приехали, чтобы познакомиться с нашей библиотекой, – сказал Ошай.

– Все так. Дай-кво пожелал, чтобы я провел для него кое-какие исследования.

– Понятно. Жаль только, что ваш визит пришелся на такое неспокойное время. Престолонаследие всегда и для всех проходит непросто.

– Меня это не касается, – сказал Маати. – Придворная политика и хранящиеся в библиотеке свитки – вещи малосовместимые.

– Я слышал, у хая сохранились книги Империи, написанные еще до Войны.

– Верно. Некоторые даже древнее, чем копии в собрании дая-кво. Но в остальном библиотеки дая-кво, конечно, богаче собрания хая Мати.

– И все же дай-кво мудр, что этим не ограничивается. Никогда не знаешь, какие находки ждут впереди, – сказал Ошай. – А в нашей библиотеке он рассчитывает найти что-то конкретное?

– Это сложно объяснить, – ответил Маати. – Только не обижайтесь, просто…

Ошай с понимающей улыбкой махнул рукой, как будто и не думал обижаться, но было в его облике что-то странное – усталость или даже пустота в глазах.

– Уверен, поэты знают много такого, что недоступно моему пониманию, – произнес он и тут же уверенно предложил: – Вот сюда, так можно срезать путь.

Ошай взял Маати за локоть и увлек в узкую улочку. Дома здесь были беднее, чем те, что возле дворцов и даже в квартале кузниц. Ставни потрескались от непогоды, а двери на уровне земли и зимние на вторых этажах висели не на металлических петлях, а на дешевых кожаных. Улица была безлюдной, почти все ставни закрыты. Ошай, хоть и ускорил шаг, держался уверенно, поэтому и Маати решил, что беспокоиться не о чем.

– Сам-то я не бывал в нашей библиотеке, – проговорил Ошай, – но слышал о ней множество впечатляющих историй. Эти книги и свитки – в них же заключена вся мощь людских умов. Нет, обычному человеку трудно такое постичь.

– Пожалуй, – согласился Маати, стараясь не отставать от проводника. – Простите, Ошай-тя, а далеко ли еще до Дома Нан?

– Уже близко, – ответил Ошай. – Свернем в следующий поворот, и считайте, что пришли.

Но когда они повернули, Маати увидел не здания торгового Дома, а мощенный каменными плитами дворик с пересохшим углублением для сбора воды в центре. Во двор выходило лишь несколько окон, и все они были закрыты.

Маати шагнул вперед и недоуменно огляделся.

– Это разве… – начал он, и тут Ошай ударил его в живот.

Не ожидавший нападения Маати отступил. Он еще успел удивиться, что старик оказался таким сильным, а потом увидел в руке у него нож, и лезвие было в крови.

Маати попятился и неловко наступил на полу мантии. Лицо Ошая исказилось то ли в приступе ненависти, то ли в предвкушении удовольствия, он изготовился прыгнуть на свою жертву… но споткнулся и упал. Падая, вытянул руки перед собой, и когда коснулся каменных плит, те чавкнули, как грязь, и намертво сковали кисти.

Маати и его несостоявшийся убийца не сводили глаз с каменной плиты. Время как будто остановилось. А потом Ошай стал вырываться. Он отчаянно дергал плечами, но все безуспешно. Старик бормотал проклятья, и поэт отчетливо слышал в его голосе нарастающий страх.

Боль в животе постепенно отступила, появилось ощущение приятного тепла. Поэт попытался встать, но на это потребовалось столько усилий, что он не замечал двух мужчин в темных одеждах, пока они не оказались прямо напротив него.

Высокий и широкоплечий откинул капюшон, и Маати увидел бесстрастное лицо андата.

Второй, пониже ростом и не такой внушительный, опустился рядом с Маати на колени и заговорил взволнованным голосом Семая:

– Маати-кво! Вы ранены!

– Осторожно! – предостерег молодого поэта Маати. – У него нож.

Семай посмотрел на наемного убийцу, который все еще пытался вырваться из каменной ловушки, и покачал головой.

Он был очень молод, но Маати показалось, что он видит знакомые черты, которые раньше не замечал. Умный, уверенный в себе… Маати вдруг почувствовал какую-то иррациональную зависть к этому юноше, а потом заметил у себя на руках кровь. Опустил глаза и обнаружил, что по мантии расползается темное пятно. Так много крови…

– Вы можете идти? – спросил Семай, и по тону Маати понял, что поэт задает этот вопрос не в первый раз.

Он кивнул:

– Да, только помогите встать.

Молодой поэт подхватил его под руку, андат – под другую. Маати осторожно поставили на ноги. Тепло в животе превратилось в очаг острой боли. Он постарался ее не замечать. Сделал два шага, потом еще один. Мир начал сужаться, и Маати обнаружил, что снова лежит на земле, а над ним склонился молодой поэт.

– Я пойду за помощью, – сказал Семай. – А вы не двигайтесь. Даже не пытайтесь. И не вздумайте умереть в мое отсутствие.

Маати хотел сделать жест согласия, но Семай уже быстро шел по улице, колотил в каждую дверь и кричал во все горло, призывая на помощь. Тогда Маати, повернув голову, посмотрел на наемного убийцу, который все еще дергался, пытаясь освободиться, и позволил себе улыбнуться.

Промелькнула какая-то смутная мысль. Маати встряхнулся, но так и не смог ее уловить. Понял только, что мысль очень важная, она как-то связана с Отой и с тем, как воображение рисовало их возможную встречу.

Неподвижный словно статуя андат сидел рядом и отстраненно наблюдал за распростертым на каменных плитах поэтом.

Маати даже не думал, что собирается с ним заговорить, пока не услышал свой собственный голос:

– Это не Ота.

Андат чуть повернулся, посмотрел на угодившего в каменную ловушку пленника, потом снова на поэта.

– Да, – сказал он. – Слишком старый.

– Да нет же, – с усилием выговорил Маати. – Я не о том. Ота бы так не поступил. Со мной – нет. Сначала бы поговорил. Это не он подослал.

Андат нахмурился и покачал массивной головой:

– Не понимаю.

– Если я умру, – слабеющим голосом