Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Идаан приняла позу согласия, он потянулся к ней, желая обнять.

– Не трогай меня! – резко сказала она.

Адра отступил на шаг и опустил руки. В его глазах словно что-то потухло, умерло навсегда. И в ее душе тоже.

– Раньше у нас все было хорошо, – проговорил Адра так, будто хотел, чтобы она сказала, что и после все будет хорошо.

Но лучшее, что могла для него сделать Идаан, – это кивнуть в ответ. Он прав, раньше у них все было хорошо. Раньше она желала его, восхищалась им, любила. И даже теперь какая-то частица ее сердца любит Адру. Но нет уверенности в этом.

Смотреть на его страдальческое лицо было просто невыносимо. Идаан приблизилась к Адре и чмокнула в губы, а потом вошла в свои покои, чтобы смыть с кожи этот день. Закрывая дверь, услышала удаляющиеся по коридору шаги.

Безумная усталость и опустошение – вот и все, что она чувствовала. На столе ее ждали сушеные яблоки и засахаренный миндаль, но от одной мысли о еде становилось тошно. А еще днем принесли подарки от тех, кто праздновал день ее продажи в другой Дом. Идаан на них даже не взглянула.

И только приняв ванну и трижды вымыв голову, пока волосы не запахли цветами, Идаан обнаружила записку.

На кровати лежал сложенный вчетверо лист бумаги. Идаан голая села на кровать, протянула руку, помедлила немного, а потом резким движением схватила бумагу, развернула и прочла несколько строк, написанных нетвердым почерком.

Дочь моя, я надеялся, что ты сможешь провести со мной часть этого замечательного дня. Жаль, не получилось, и поэтому я пишу тебе. Знай, что я тебя благословляю и люблю так, как только может любить слабый, уставший от жизни старик. Ты всегда радовала мое сердце, и я верю, что ты будешь счастлива в этом браке.

Выплакав все слезы и обессилев от рыданий, Идаан аккуратно убрала записку под подушку. А потом склонила голову и воззвала ко всем богам, умоляя даровать отцу скорую смерть. И чтобы он умер, так и не узнав, какая она на самом деле.

Боль сменяло беспокойство, потом снова приходила боль. Маати мучили не столько кошмары, сколько неотступное чувство, которое подталкивало его к какой-то непонятной цели, и временами даже мерещилось, будто он лежит в раскачивающейся на волнах лодке. Сознание распадалось на части и выстраивало себя, подчиняясь воле физического тела.

И наконец, в одну из ночей он пришел в себя и понял, что какое-то время провел в полузабытьи. Даже говорил с кем-то в этом состоянии, но с кем и о чем, вспомнить не мог. Комната была незнакомая, но определенно одна из многих в хайском дворце. В очаге не горел огонь, однако стены накопили за день тепло. Окна были закрыты резными каменными ставнями, единственный источник света – прогоревшая до четверти ночная свеча.

Маати откинул тонкое одеяло и осмотрел серую сморщенную кожу вокруг недавно затянувшейся раны. Осторожно нажал пальцами на живот – убедился, что рана не откроется, если двигаться.

Встал и мелкими шажками пошел к ночному горшку. По пути обнаружил, что переоценил свои возможности, но боль все-таки была терпимой, и он смог помочиться.

Вернулся к кровати и в изнеможении вытянулся поверх одеяла. Хотел только полежать с закрытыми глазами и собраться с силами, но когда открыл их, уже наступило утро.

Он уже почти решился встать и дойти до небольшого письменного стола возле окна, и тут в комнату вошел раб и объявил: с господином, если он не возражает, хотят увидеться поэт Семай и андат Размягченный Камень.

Маати кивнул и осторожно сел на кровати.

Поэт принес большое блюдо риса с речной рыбой под соусом с ароматом слив и перца. Андат – воду, такую холодную, что запотел каменный кувшин.

При виде всего этого у Маати заурчало в животе.

– Выглядите уже лучше, Маати-кво, – сказал молодой поэт, опуская блюдо на кровать.

Андат придвинул к кровати два стула и сел на один. Его спокойное лицо, как обычно, ничего не выражало.

– То есть выглядел еще хуже? – полушутя спросил Маати. – Не думал, что такое возможно. И как давно я тут?

– Четыре дня. Из-за ранения началась лихорадка. Но когда лекари влили в вас луковый бульон, а из раны не запахло луком, они решили, что смерть вам не грозит.

Маати поднес ко рту ложку риса с рыбой. Вкус оказался божественный.

– Я должен вас поблагодарить, ведь вы спасли мне жизнь, – сказал Маати. – Плохо помню, как все случилось, но…

– Я следил за вами. – Семай принял позу раскаяния. – Мне было любопытно, что вы расследуете.

– Что ж, теперь-то ясно, что мне следовало вести себя осмотрительнее.

– А человека, которого наняли вас убить, вчера самого убили.

Маати подцепил ложкой еще кусочек рыбы.

– То есть казнили?

– Прикончили, чтобы не болтал. – Андат улыбнулся.

И Семай рассказал Маати всю историю по порядку.

Пожар в подземелье, гибель двух стражников. По словам узников, в налете на тюрьму участвовали трое мужчин в черных плащах. Они ворвались в галерею, застрелили наемного убийцу и сразу исчезли. Двое сидельцев задохнулись от дыма, прежде чем стражникам удалось потушить пожар.

– В утхайеме ходят слухи, будто вам удалось раскрыть Оту Мати. Пиюн Си, первый помощник Господина вестей, говорит, что вы сильно разозлились на него, когда он слишком легкомысленно реагировал на ваши вопросы о посыльном из Удуна. Далее это нападение на вас и пожар. Говорят, хай Мати поручил вам выследить его пропавшего сына. Это правда?

– Отчасти, – сказал Маати. – Меня послали сюда на поиски Оты. Я познакомился с ним, когда мы были молоды. Но я его не нашел, а тот, кто на меня напал… Это что-то другое. Его подослал не Ота.

– Вы так и сказали, – пророкотал андат. – Когда мы вас нашли, вы сказали, что это сделал кто-то другой.

– Ота-кво так бы не поступил. Это не в его натуре. Он мог бы выйти на меня сам, но подсылать кого-то? Нет. За покушением стоит кто-то другой. – И едва Маати это произнес, у него в голове выстроилась логическая цепочка. – Так что и Биитру, должно быть, убил кто-то другой.

Семай с андатом переглянулись, и молодой поэт протянул Маати кувшин с водой. Вода, как и еда, была невероятно вкусной, но Маати обратил внимание, что Семай как-то странно на него смотрит.

– В чем дело? – спросил он.

Семай расправил плечи, вздохнул и сказал:

– Вы называете его Ота-кво.

– Он был моим наставником. Когда я начинал обучение в школе, он уже носил