Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

темными, почти как у животных. Семай посмотрел на ее губы. Слишком полные для девицы из благородной семьи. Теперь, когда помада стерлась, Семай понял, что Идай с помощью косметики делает их у́же.

Он приподнял голову и снова ее поцеловал, только на этот раз нежно и недолго, потому что его губы за ночь до боли устали от страстных поцелуев. И снова откинулся на подушки.

– Андаты, они… Пленение андата – это как идеальное описание чего-то. Ты что-то понимаешь и расширяешь это понимание… Кажется, я плохо объясняю. Тебе приходилось переводить письмо? Ну, это когда берешь текст на одном из хайатских языков и пытаешься передать то, что там написано, на языке Западных земель или Восточных островов.

– Нет, – ответила Идаан. – Но однажды домашний учитель задал мне перевести на выбор любой текст времен Империи.

Семай закрыл глаза. Его снова клонило в сон, но он не хотел упустить восхитительный миг и постарался взбодриться.

– Да, это похоже. Когда переводишь, постоянно приходится делать выбор. Например, слово «тильфа» означает «брать», «давать» или «обменивать». И ты выбираешь самый подходящий вариант, в зависимости от того, как это слово использовано в исходном тексте. Вот почему ни письмо, ни стихотворение не могут иметь одного абсолютного варианта перевода. Об одном и том же можно сказать тысячей разных способов. Процесс пленения андата – это попытка описать его, описать саму мысль о нем. И если получается идеально, твое описание обретает форму, которая обладает волей и свободой волеизъявления. Это как перевести договор с гальтами с их языка так, чтобы отразить и сделать понятными все нюансы торговой сделки.

– Но сделать это можно тысячей способов? – уточнила Идаан.

– Вообще-то, способов сделать это идеально совсем немного. И если пленение не задастся… Дело в том, что существование для андата противоестественно. Поэт допустит неточность или оставит неопределенность, андат воспользуется этим и ускользнет, как в щель, и тогда поэта ждет расплата. Обычно это смерть, причем довольно жуткая. А понять и описать, что есть андат, – дело очень тонкое. Вот взять хотя бы Размягченного Камня. Когда говоришь «камень», что ты имеешь в виду? Железо получают из камня, значит оно – камень? Песок состоит из крохотных камешков, он тоже камень? Кости тверды как камень… Но достаточно ли они схожи, чтобы обозначать их одним словом? Все нюансы надо сбалансировать, в противном случае пленение не состоится. К счастью, в Империи создали формальные грамматики, и они очень точные.

– И ты даешь описание этому существу…

– А потом до самой смерти удерживаешь его у себя в голове. Вот только эта мысль способна думать в ответ, что порой очень утомительно.

– И тебя это не злит? – спросила Идаан.

В ее интонации что-то изменилось, и Семай открыл глаза. Идаан с непроницаемым лицом смотрела как будто сквозь него.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал Семай.

– Ты должен терпеть его присутствие всю жизнь. Никогда не жалел о своем призвании?

– Нет. Правда никогда. Работа непростая, но она мне нравится. И поэту легче знакомиться с интересными женщинами.

Идаан холодно посмотрела на него и сразу отвела глаза.

– Завидую. – Она села на кровати и выудила из груды одежды на полу свой халат. – На утро у меня встречи назначены, надо хорошо выглядеть, так что лучше я пойду к себе.

Семай тоже сел.

– Если бы ты чаще со мной разговаривала, может, я бы реже давал тебе повод злиться.

Идаан резко повернула голову в его сторону, совсем как кошка на охоте, а потом выражение ее лица смягчилось. Она печально и снисходительно посмотрела на Семая и приняла позу извинения.

– Я очень устала. Тоже несу свою ношу, просто делаю это не так грациозно, как ты. И не хочу перекладывать ее на твои плечи.

– Почему ты это делаешь, Идаан-кя? Почему приходишь сюда? Не думаю, что из-за любви ко мне.

– Хочешь, чтобы я перестала?

– Нет, – ответил Семай. – Не хочу. Но если решишь больше не приходить, я пойму.

– Что ж, я польщена, – с нескрываемым сарказмом сказала Идаан.

– То есть ты приходишь сюда, потому что это льстит твоему самолюбию?

Семаю окончательно расхотелось спать. Он смотрел на Идаан и, помимо боли и злости, которые отражались не ее лице, видел что-то еще.

На это Идаан не ответила, просто опустилась на колени и, пошарив, достала из-под кровати свои сапоги.

Семай взял ее за плечо и заставил встать. Чувствовал, что она вот-вот может заговорить, что слова уже совсем близко.

– Я готов просто делить с тобой постель, – сказал он. – Я с самого начал знал, что Адра – мужчина, с которым ты намерена провести жизнь, а я не смог бы стать для тебя таким мужчиной, даже если бы ты этого хотела. Но ты мне дорога, и я хочу быть твоим другом.

– Ты хочешь быть моим другом? – переспросила Идаан. – Как мило. Сначала затащил в постель, а теперь снизошел до предложения дружбы?

– Точнее будет сказать, что это ты меня затащила, – поправил ее Семай. – И сдается мне, люди очень часто так поступают, совершенно не заботясь о чувствах партнера. И даже если желают ему зла. Да, мы нарушили общепринятую последовательность в отношениях – насколько мне известно, люди обычно сначала стараются узнать друг друга и только потом прыгают в койку. Впрочем, из нашей с тобой ситуации следует, что ты должна серьезнее ко мне относиться.

Идаан отстранилась от поэта и приняла вопросительную позу.

– Ты же знаешь: когда я говорю с тобой, то делаю это не для того, чтобы поскорее распахнуть твой халат, – пояснил свою мысль Семай. – Когда я с тобой говорю, я хочу стать тем, с кем ты можешь общаться, вот и вся правда. Я не преследую никакой другой цели, кроме самого общения с тобой.

Идаан вздохнула и села на кровать. Пламя единственной свечи окрашивало ее лицо в желтоватый цвет.

– Ты любишь меня, Семай-кя? – спросила она.

Поэт сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Он стоит у самой двери. За этой дверью – ее мысли и страхи. Все, что привело эту девушку в его постель, вот-вот явит ему себя. Осталось лишь произнести вслух банальную ложь. Эти лживые слова тысячи мужчин произносят и по более мелким поводам.

Искушение было велико, но он сказал:

– Идаан-кя, я тебя не знаю.

К его удивлению, она улыбнулась. Надела сапоги, не заботясь о шнуровке, а потом наклонилась к нему и поцеловала, нежно прикасаясь ладонью к его щеке.

– Тебе же лучше, – тихо сказала Идаан.

По коридору шли молча. Ставни на ночь закрыли,