Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Торговец, которого он перебил, нахмурился, но, когда Ота жестом попросил хозяйку принести вина на всех, продолжил с явным удовольствием делиться слухами.

На Маати Ваупатая напали. Никто не сомневается, что за этим покушением стоит выскочка Ота. Наиболее распространенная версия – он выдавал себя за посыльного. Но есть и те, кто утверждает, будто Выскочка пробрался во дворец то ли в одежде слуги, то ли под видом продавца мяса. Само собой, хай разослал гонцов по всем зимним городам с приказом для всех посыльных и распорядителей Дома Сиянти: Выскочку задержать и отправить под суд. В особенности это касается Амиита Фосса, который был распорядителем Выскочки в Удуне. Пока еще не выяснено, сознательно ли Сиянти поддерживали Оту Мати, но, если так, на севере с ними больше никто торговать не станет. А если и нет, то все равно их Дом потерпит убытки.

– И все уверены, что именно он пытался убить поэта? – спросил Ота, используя свое мастерство посыльного, чтобы скрыть нарастающее в душе отчаяние и отвращение.

– Похоже, они водили дружбу в Сарайкете, этот поэт и Выскочка. Как раз перед падением города.

Все за столом задумались, что бы это могло означать.

Не исключено, что Ота Мати был как-то причастен к смерти Хешая, сарайкетского поэта. Кто знает, до какой еще гнусности может опуститься шестой сын хая Мати?

Для людей, заночевавших на постоялом дворе, это была страшилка из тех, что помогают скоротать вечер в дороге. Привычное развлечение.

Ота вспомнил старого поэта с широким лягушачьим ртом, вспомнил его доброту, его слабость и силу. Вспомнил и о том, какое уважение и одновременно жалость он испытывал, убивая поэта многие годы назад. Тогда все так сложно переплелось… А теперь об этом говорят запросто, попивая горячее вино, как будто способны хоть что-то понять и хоть в чем-то разобраться.

– Еще ходят слухи о какой-то женщине. Говорят, у него была любовница в Удуне.

– Он же был посыльным, наверняка обзавелся подружками в доброй половине городов Хайема.

– Нет, – покачал головой захмелевший торговец, – нет, тут можно даже не сомневаться. Люди из Дома Сиянти все как один говорят, что он завел любовницу в Удуне, а насчет других даже не думал. Говорят, любил ее больше жизни. А она взяла и ушла к другому. Вот он и обозлился. Любовь, она как молоко – скисает, попьешь, и… худо делается.

– Гости дорогие, – обратилась хозяйка зычным голосом, который мог пресечь любой разговор, – уже поздно, а мне тут еще прибираться. Так что прошу, идите-ка спать. А с утра пораньше я накормлю всех свежим хлебом с медом.

Постояльцы допили вино, пригоршнями доели сушеную вишню и крошки свежего сыра и разошлись по своим комнатам.

Ота спустился по внутренней лестнице в соседствующую с хлевом для коз конюшню, а уже оттуда вышел через боковую дверь в темный двор. Тело ломило так, будто он пробежал большую дистанцию.

Киян. Киян и ее постоялый двор, который она унаследовала от отца. Старик Мани.

Это из-за Оты на них натравили цепных псов. Конечно, он не желал им зла, но кто станет думать об этом, когда их найдут его братья? Во всем, что случится с близкими ему людьми, виноват будет только он один.

Ота отыскал взглядом высокое дерево, сел и, прислонившись к стволу, стал смотреть на звезды над горизонтом.

Холодный воздух не давал расслабиться, зима с этих земель не уходила – чуть ослабевала, давая отметиться лету, но никогда не исчезала совсем.

Написать Киян? Предупредить? Но письмо не успеет. Обратная дорога в Мати – это десять дней пешим ходом, до Сетани еще шесть, а братья уже отправили своих людей на юг.

Можно обратиться к Амииту Фоссу, упросить старого распорядителя взять Киян под защиту. Но и это послание опоздает.

От бессилия скрутило кишки, отчаяние было таким сильным, что не могло найти выхода в слезах. Женщина, которую он любит больше жизни, погибнет только потому что он – это он.

Ота вспомнил себя мальчишку. Вспомнил, как уходил из школы по заснеженным Западным землям. Вспомнил, как боялся и как закипал от злости на поэтов, жестоко обращавшихся с маленькими учениками, на родителей, выславших из дома своих сыновей, и вообще на весь мир, который был так несправедлив к этим детям.

Самонадеянный, заносчивый глупец. Юный и одинокий.

Следовало принять предложение дая-кво и стать поэтом. Он мог бы пленить андата, а в случае неудачи заплатить за попытку собственной жизнью. И тогда Киян не встретила бы его, а значит, сейчас ей бы ничто не угрожало.

Расплата неминуема, но ты пока не отдал свою цену, и у тебя еще есть время.

Эта мысль была настолько ясной, будто чей-то голос четко озвучил ее в голове.

До Мати десять дней пешком, но верхом можно добраться и за четыре с половиной. Если он привлечет все внимание к Мати, у Киян появится шанс избежать последствий содеянного им. Да и кто станет ее преследовать, если охота на него закончится?

Он хоть сейчас может увести лошадь из конюшни. В конце концов, если все считают его выскочкой, отравителем и обозленным брошенным любовником, почему бы не стать еще и конокрадом?

Ота прикрыл глаза, из груди вырвался лающий смех.

«Ты всего в жизни добился своими уходами».

Это сказала женщина, с которой он был настолько близок, что готовился связать с ней жизнь, хотя и не любил ее, а она не любила его.

«Что ж, Мадж, возможно, в этот раз я проиграю».

Пламя ночной свечи опустилось ниже средней метки. За окном пели сверчки. В какой-то момент вечера тонкий сетчатый полог над кроватью был сорван, и без него комната стала словно выставлена напоказ.

Семай ощущал присутствие андата где-то на задворках разума, но по-настоящему его осознавать просто не было сил. Он пребывал на верху блаженства и не хотел ни о чем думать. Все потом… Концентрация внимания и твердость духа никуда не денутся.

Идаан провела кончиками пальцев по его груди. Щекотно. Он взял ее за руку. Идаан вздохнула и прижалась к нему. Ее волосы пахли розами.

– Почему вас называют поэтами? – спросила она.

– Это старый термин, им стали пользоваться еще во времена Империи, – ответил Семай. – Поэт и пленение. Пленение андата – это то, чему посвящает себя поэт.

– А андаты, значит, стихи?

Глаза у Идаан были очень