Жмурки 2 - Татьяна Зимина

Отец Прохор зло рассмеялся.

— Спокуха, старички, — бросив свой брецель, он взял пирожок и откусил сразу половину. — Тайные знания, — передразнил он Гоплита. — Надо идти в ногу со временем, сечёте? Уж ты-то, Алексашка, мог бы…

— Может, по этой э… игрушке, тоже сняли фильм? — беспомощно спросил старый ящер.

— Сняли, — я вежливо улыбнулся. — И поверьте: вымысла в нём куда больше, чем правды.

— Ой, да успокойтесь уже, — отец Прохор доел пирожок и невозмутимо набулькал себе полную кружку заварки. — Тоже мне: малые таинники.

— Нет, ну почему же — малые, — обиженно пробурчал Алекс. — Лично у меня — вторая ступень.

— Ну всё, хватит, — от этого рыка все подскочили. Рамзес довольно осклабился, свесив розовый язык меж громадных, как у велоцераптора, зубищ. — Сбросили напряжение — молодцы. Теперь — ближе к делу.

Возражать псу никто не посмел.

— Вот здесь, — Алекс солидно похлопал по тетради, — Есть всё, что нам надобно знать о Шамане.

— Помните: Платон Федорович судил весьма субъективно, — сказал я.

— Естественно. Но он был до мозга костей учёным, исследователем, и всегда записывал только то, что видел. И уже отдельной колонкой давал свои выводы.

— И вот им бы я верить не стал, — заметил я.

— От дяденьки Очкастого всегда плохо пахло, — вставила Маша. — Как гнилой апельсин, только хуже.

— Ладно, это не важно, — Алекс нетерпеливо захлопнул тетрадь. — И всё же думаю, что автобиографическим сведениям можно верить.

— Это каким? — спросил я. — Что его истязала мамочка, или что он сжег обоих родителей? — спохватившись, я покосился на Машу — вроде как не полагается при ребёнке говорить о таких ужасах… — Или о том, как он воспитывался в спецшколе, в которой его с младых ногтей обучали манипулированию людьми?

— Здесь написано, что в детстве его похитили для опытов, — подал голос Алекс. — Это коррелирует с тем, что он сам устроил в доме скорби, и я решил, что…

— У него были родители, — сказала Маша. Все, как по команде, замолчали и оборотились к ребёнку. — Ну, понимаете… это видно, — для пущей наглядности она выпучила глаза. — Не знаю, как объяснить. Но у нас в детдоме КАЖДЫЙ мог сказать, кто сирота, а кто нет.

— Ладно, доверимся суждению эксперта, — кивнул отец Прохор. — И тогда у нас получается…

— Ненадёжный рассказчик, — сказал Алекс. — И всем о нём записям — грош цена, — кончиками пальцев он взял тетрадку и отбросил её подальше, на диван.

— Ну, не совсем, — Гоплит, протянув руку, цапнул тетрадь и зашелестел страницами. — Опытные психологи свободно могут экстраполировать бред сумасшедшего, выделяя из него крупицы истины. А ваш покорный слуга…

Он скромно потупился, давая понять, что комментарии по поводу его квалификации излишни.

— Уж не хотите ли вы сказать, батенька, что вам доводилось пить чай на террасе у Карла Юнга? — задиристо вопросил отец Прохор.

— Не имел чести быть представленным, — с достоинством парировал Гоплит. — Но вот с Сигизмундом Фройдом мы неоднократно вели диспуты на венерические темы. И их значения для душевного равновесия.

Я забыл о чае. Забыл о Шамане и обо всём остальном. Слушать пикировку старичков иногда занятней, чем перечитывать их же мемуары.

— С вашего позволения, я ознакомлюсь с сим опусом, и затем представлю вам свои выводы, — высокопарно закончил Гоплит, и убрал тетрадь к себе в карман.

Алекс пренебрежительно фыркнул.

Но затем воззрился на меня…

— Ты думаешь, мы послали тебя в логово дракона только из одной прихоти, мон шер ами, — сказал он. — Бросили на камни — как ты выразился. Но ты забыл об одном: уж я-то знаю, кто ты таков, господин Стрельников.

Я вздрогнул. Наверное, впервые в жизни Алекс назвал меня по фамилии.

Кадет — когда он не в духе.

Поручик — когда по делу.

Сашхен — это когда он хочет, чтобы и остальные испытывали те же сладость и свет, что и он.

Но по фамилии — никогда. Также, как и я никогда не звал его господином Големом — просто потому что это было вовсе не его имя.

Но ведь… Но ведь и я не был более Александром Федоровичем Стрельниковым, — понимание пришло внезапно, как ведро ледяной воды на голову. — Саша Стрельников лежит на старом Донском кладбище, под серым базальтовым памятником, с скромной табличкой, которая сообщает всем желающим дату рождения и дату смерти — не более того.

— Все вы не те, кем кажетесь, — заявила Маша. — Даже ты, Сашхен, и ты, дядя Саша. Да-да-да, мне Терентий всё-ё-ё про вас рассказал. Прикидываетесь скромными экскурсоводами, а сами охотитесь на зомби.

Интересно, когда мы перестанем замирать, не дыша, всякий раз, как наше гениальное чадо изрекает очередную шокирующую новость?

И ведь она опять права, эта несносная пигалица. Утёрла всем нос, и даже не подозревает об этом.

— Прежде всего Шаман — не маньяк и не сумасшедший, — сказал я. — Напуганный пацан, которому настолько задурили голову, что он уже и сам не знает, на каком свете живёт. Он не умеет отличить правду от лжи, добро от зла — и не в силу своей антисоциальности, а просто потому что ему никто не объяснил. Понимаете?

— Кроха-сын к отцу пришел и спросила кроха… — пробормотал себе под нос Алекс. — Да ты ему сочувствуешь, мон шер ами?

— После того, что он сделал… — подал голос Гоплит. — После того, как он уничтожил больше половины моих людей… Знаете, Александр Фёдорович, я вас понимаю.

Алекс высокомерно фыркнул.

— Стокгольмский синдром, — заявил он. — Ты слишком много перенёс, Сашхен, не вини себя.

— А я и не виню…

— Я тоже ему сочувствую, — сказала Маша.

После того, как Алекс сообщил девочке, что её друг Мишка погиб, она захотела увидеть тело.

Аврора Францевна сопротивлялась, доказывала, что вид мёртвого друга нанесёт девочке непоправимую травму на всю жизнь, но Маша была непреклонна.

— Она не сможет потом спать, — приводила аргументы приёмная мать. — Ей будут мерещиться монстры под