Эмбрион - Эдуард Сероусов

– Вы выглядите… измененной, – сказала она с беспокойством. – Что-то случилось?

– Я не уверена, – ответила Елена. – Но я думаю, что начинаю понимать, что происходит. И это… пугает меня.

Она рассказала о своем последнем сне, о концепциях, которые пыталось передать ей сознание плода, о квантовом разрыве и его потенциальных последствиях.

– Это звучит как… апокалиптический сценарий, – медленно сказала Петрова. – Вы уверены, что это не проекция ваших собственных страхов?

– Я не могу быть полностью уверена, – признала Елена. – Но данные мониторинга показывают паттерны, которые соответствуют реальному информационному обмену. И эти паттерны становятся всё более интенсивными, всё более структурированными.

Петрова задумалась.

– Что вы собираетесь делать с этой информацией?

– Я не знаю. Рассказать Ларину? Но если то, что я видела, верно, если институт каким-то образом связан с этим потенциальным разрывом… могу ли я доверять ему?

– А кому вы можете доверять?

Елена думала об этом весь день. Кому она могла доверить информацию, которая звучала бы безумно для любого, кто не был знаком с квантовой физикой и теориями сознания? Кто поверил бы, что нерожденный ребенок, развивающийся с ускоренной скоростью под влиянием экспериментальной технологии, мог воспринимать вероятностные линии будущего и предупреждать о потенциальной катастрофе?

Вечером в её комнату неожиданно вошел Кузнецов – впервые без сопровождения Ларина или Михаила.

– Доктор Соколова, – он кивнул с формальной вежливостью. – Как вы себя чувствуете?

– Нормально, спасибо, – Елена внимательно наблюдала за ним. – Чем обязана визиту?

Кузнецов сел напротив неё.

– Я хотел поговорить с вами о данных мониторинга. Особенно о тех паттернах, которые указывают на… темпоральные аномалии.

Елена напряглась.

– Вы разбираетесь в квантовой физике, директор Кузнецов?

– Достаточно, чтобы понимать потенциальные последствия того, что мы наблюдаем, – он сделал паузу. – Доктор Соколова, я знаю о вашей теории квантовых состояний сознания. И о возможности нелинейного восприятия времени, которое она предполагает.

– И что вас интересует в этой теории?

– Её практические приложения, – прямо ответил Кузнецов. – Если сознание действительно может воспринимать вероятностные линии будущего, предвидеть потенциальные исходы… это имеет огромное стратегическое значение.

– Для кого?

– Для государства, для национальной безопасности, – Кузнецов наклонился вперед. – Мы живем в неопределенном мире, доктор Соколова. Экологические кризисы, политическая нестабильность, технологические угрозы. Способность предвидеть критические точки, принимать решения на основе знания вероятных исходов… это не просто преимущество, это необходимость для выживания.

Елена внимательно изучала его лицо.

– И вы считаете, что мой ребенок обладает такой способностью?

– Не в полном смысле, конечно. Не сейчас. Но данные указывают на формирование нейронных структур, которые теоретически могли бы поддерживать такое восприятие. И на квантовую запутанность между вашим сознанием и сознанием плода, которая создает канал для передачи информации.

– Информации из будущего?

– Из вероятностных линий будущего, – уточнил Кузнецов. – Не детерминированных, а потенциальных. Но с разной степенью вероятности.

Елена молчала, обдумывая его слова. Кузнецов, казалось, понимал теоретические аспекты лучше, чем она ожидала. Но что это значило для её ситуации?

– Чего вы хотите от меня, директор Кузнецов?

– Откровенности, – ответил он. – Ваши сны, ваши субъективные переживания… они содержат информацию, которую наши приборы не могут полностью зафиксировать. Информацию, которая может быть критически важной.

– Для кого?

– Для всех нас, – Кузнецов впервые выглядел искренне обеспокоенным. – Доктор Соколова, я не знаю, что именно вы видите в своих снах. Но я знаю, что данные указывают на нечто беспрецедентное. На коммуникацию, которая преодолевает не только пространственные, но и временные барьеры. Если эта коммуникация содержит предупреждения, информацию о потенциальных угрозах… мы должны знать.

Елена долго смотрела на него, пытаясь определить его истинные мотивы.

– Я буду откровенна, директор Кузнецов. Да, я вижу образы, которые можно интерпретировать как предупреждения. Но они фрагментарны, символичны, трудны для интерпретации. Я еще не понимаю их полного значения.

– Но вы работаете над этим?

– Да.

– И когда вы поймете, вы поделитесь этой информацией?

Елена взвесила свои слова.

– Я поделюсь тем, что считаю необходимым и безопасным. Для моего ребенка, для меня, для… всех.

Кузнецов кивнул, как будто ожидал такого ответа.

– Справедливо, – он встал. – Спасибо за откровенность, доктор Соколова. Я надеюсь на дальнейшее сотрудничество.

Когда он ушел, Елена долго сидела неподвижно, анализируя этот странный разговор. Кузнецов знал больше, чем показывал. И его интерес к темпоральным аномалиям, к возможности предвидения был слишком конкретным, слишком фокусированным. Как будто он искал подтверждения чему-то, что уже знал или подозревал.

Что именно видел Кузнецов в этой технологии? И насколько далеко он был готов зайти, чтобы получить контроль над ней?

Елена вернулась к своему терминалу, продолжая анализ данных мониторинга. Но теперь она искала не только паттерны квантовой коммуникации, но и возможные скрытые протоколы, дополнительные каналы передачи информации, которые могли быть внедрены в систему без её ведома.

Ночь прошла без ярких снов или видений, но утром Елена проснулась с ощущением ясности, которого не испытывала раньше. Как будто фрагменты головоломки наконец начали складываться в единую картину.

Она активировала свой терминал и начала писать – не просто заметки, а полноценную теоретическую модель того, что происходило. Квантовая запутанность между нейронными сетями, нелинейное восприятие времени, возможность информационного обмена через темпоральные барьеры – всё это складывалось в когерентную теорию, которая выходила далеко за рамки её первоначальной работы по квантовым состояниям сознания.

Когда пришла доктор Петрова для утреннего обследования, она нашла Елену полностью погруженную в работу.

– Вы выглядите… вдохновленной, – заметила она.

– Я начинаю понимать, – ответила Елена, не отрываясь от экрана. – Всё становится ясным.

Петрова подготовила оборудование для УЗИ.

– Что именно вы понимаете?

– Природу коммуникации между моим сознанием и сознанием плода. Механизм передачи информации через квантовую запутанность. И… возможные последствия этого процесса.

Она наконец оторвалась от работы и посмотрела на Петрову.

– Я думаю, что мой ребенок действительно воспринимает вероятностные линии будущего. Не как пророчества или видения, а как квантовые состояния, которые существуют одновременно, с разной степенью вероятности. И он пытается предупредить меня о чем-то… о каком-то событии, которое имеет высокую вероятность в ближайшем будущем.

– О каком событии?

– Я не уверена. Образы фрагментарны, символичны. Но они связаны с институтом, с экспериментом, с… каким-то квантовым разрывом.

Петрова активировала УЗИ-аппарат.

– Возможно, ваш ребенок воспринимает опасность для самого себя? Для своего развития?

– Возможно, – согласилась Елена. – Но мне кажется, что речь идет о чем-то большем. О последствиях, которые выходят за рамки личного.

Она легла на кушетку, и Петрова начала обследование. На экране появилось изображение плода, который теперь выглядел как полностью сформированный ребенок, соответствующий концу второго триместра обычной беременности.

– Развитие продолжается с ускоренной скоростью, – отметила Петрова. – Но все параметры в