Инженер Петра Великого 11 - Виктор Гросов

Она протянула мне депешу. Развернув ее, я понял, что в руках у меня «приговор». Детальный отчет, добытый ее агентами в королевском казначействе, о годовых расходах на содержание версальских садов и фонтанов. Взглянув на итоговую сумму, я присвистнул. Бюджет небольшой армии на годовую кампанию. Деньги, на которые можно было построить десяток заводов на Урале или полностью перевооружить два гвардейских полка.

— Впечатляет, не правда ли? — в ее голосе звучала ирония. — Цена красоты.

— Это не красота, Анна Борисовна, — сказал я, возвращая ей бумагу. — Это тщеславие. Приберегите. Думаю, этот аргумент нам еще пригодится, когда восторги достигнут пика.

Она понимающе улыбнулась. Мы работали в унисон, даже не сговариваясь. Она готовила финансовую удавку, я — инженерную. Наш негласный союз против безумных трат Государя был готов к бою.

Париж был красив, однако Петр рвался дальше, его не интересовали местные достопримечательности. Все мысли царя, словно паломника к святой земле, рвались в Версаль.

И вот мы здесь Людовик XIV, опираясь на трость с набалдашником из слоновой кости, с видом гостеприимного, но чуть уставшего божества, лично вел нас по своему творению.

Петр был в своей стихии. Не бегая, как мальчишка, его огромная фигура двигалась с энергией сжатой пружины. Позолота оставляла его равнодушным, зато масштаб поражал. В статуях он видел объем выполненных работ, титанический труд тысяч людей, превративших болото в произведение искусства.

— Вот это размах! Вот это воля! — гремел он, глядя на уходящий за горизонт Большой канал. — Людовик, братец, ты великий строитель! Из трясины сотворил такую мощь!

Нартов ему вторил на свой, инженерный лад. Увидев легендарную «Машину Марли», грохочущий деревянный монстр на берегу Сены, он пришел в священный трепет. Забыв обо всем, достал альбом и принялся лихорадочно зарисовывать хитросплетения четырнадцати огромных водяных колес и сотен скрипящих насосов.

— Петр Алексеевич, смотри! — шептал он мне, тыча грифелем в бумагу. — Кривошип! Они передачу от колеса через кривошип решили! Просто, а ведь работает! И цепная передача… чертовски остроумно!

Я удивленно посмотрел на Андрея. После Бурлаков ему не должна быть интересна эта громоздкая и уродливая махина. Но нет, что-то его увлекло.

Идя чуть позади этой восторженной процессии, я начал свою тихую диверсию. Пришло время сеять семена сомнения.

У фонтана «Латона», где десятки струй образовывали трепещущий водяной купол, Пётр сиял. Поймав момент, пока французы рассыпались в комплиментах своему королю, я подошел к нему и тихо проговорил на ухо:

— Государь, представляешь, какое тут давление в трубах. Наши чугунные лопнули бы после первого же пуска. Из чего они их льют? И сколько раз в год латают? А главное — откуда столько воды? Чтобы питать все это разом, нужна целая река, пущенная вспять.

Царь нахмурился. Красота струй перестала его занимать; взгляд практика мгновенно вцепился в конструкцию, оценивая и прикидывая.

Двигаясь дальше по аллее, мой взгляд выцепил то, что я искал: в стороне, за идеально подстриженными кустами, мелькнул и исчез слуга в ливрее, отчаянно махавший флажком. Через мгновение фонтаны впереди нас, до этого безмолвные, вдруг ожили.

— Хитро, — снова прошептал я Петру. — Система гонцов. Живой телеграф, чтобы вода не лилась попусту. Работают только там, где король идет. Экономно.

Петр ничего не ответил, но восторженное выражение на его лице сменилось задумчивостью. Он начал оглядываться, его острый глаз стал замечать то, чего не видел раньше — сухие, заросшие тиной чаши фонтанов в стороне от маршрута, суетливую беготню прислуги. Этот «водный рай» был грандиозным, но все же спектаклем, рассчитанным на одного-единственного зрителя.

Во дворце нас встретила ослепительная Зеркальная галерея. Солнечный свет, тысячекратно отражаясь, заливал пространство. Петр ахнул. Проходя мимо, я демонстративно поежился и потер озябшие руки.

— Холодно, Государь, — снова шепотом. — Как в каменном погребе. Наши-то избы, курные, а теплее будут. Сколько же дров уходит, чтобы этот ледник протопить… да все без толку.

Петр, и сам ощутивший холод, идущий от огромных окон, бросил на меня понимающий взгляд. Восхищение блеском позолоты начало тускнеть. Привыкший к жарко натопленным голландским домам, он ощутил всю непрактичность этой гигантской, холодной красоты.

Последний удар я нанес в роскошных коридорах, увешанных гобеленами.

— Странно, Государь, — пробормотал я. — Дворец огромен, народу — тысячи. А куда они все… по нужде ходят? Неужто в парк бегают?

Петр замер и принюхался. И тут до него донесся едва заметный кисловатый запах, который французы отчаянно пытались забить тоннами духов. Он посмотрел на меня сузив глаза. Я лишь развел руками.

Точечные уколы достигли цели. Восторг в глазах царя сменился трезвым инженерным анализом. Чудо на его глазах превращалось в гигантский, неэффективный и неудобный механизм.

Экскурсия продолжалась, но Петр больше не восхищался. Он задавал вопросы: короткие, деловые, по существу. Сколько людей обслуживает парк? Каков расход свечей в неделю? Где расположены кухни и как долго несут блюдо к королевскому столу? Французы, гордые своим творением, с готовностью отвечали, не замечая подвоха. Они хвастались цифрами, а Петр в своей голове уже складывал дебет с кредитом.

Вечером, в отведенной нам резиденции, он был молчалив. Сидел над планами Версаля, любезно подаренными Людовиком, хмурился и что-то черкал на полях. Я сидел неподалеку, вслушиваясь в какую-то сплетню, которую рассказывал Меншиков.

В самый нужный момент в кабинет, предварительно постучав, вошла Анна.

— Государь, прошу прощения, — сказала она с самым серьезным видом. — Пришли любопытные донесения из Парижа касательно расходов на содержание сего великолепия.

Она положила перед ним бумагу. Петр взял, пробежал глазами. Его брови медленно поползли на лоб. Долго смотрел на столбец цифр, потом на планы, потом снова на цифры. Не говоря ни слова, он аккуратно сложил лист и сунул в карман.

Контрольный выстрел. Теперь он смотрел на всю эту позолоту фонтанов другими глазами.

Моя диверсия сработала. Кажется, казна Империи была спасена.

На следующий день проходил приветственный прием на главной террасе Версаля. Внизу, в мягком свете заката, раскинулся грандиозный партер, уходящий к Большому каналу — гипнотическое зрелище тысяч струй, взмывающих в небо и ловящих последние лучи солнца, превращая воду в жидкое золото.

Опершись на мраморную балюстраду, Петр молчал. Его задумчивый вид был для меня сигналом победы. Мои «инженерные уколы» и цифры Анны сработали. Он увидел цену, всю непрактичность этого рукотворного чуда. Угроза строительства «русского Версаля» миновала.

— Да, генерал, — вдруг нарушил молчание Петр, поворачиваясь ко мне. — Ты прав был. Халтура.

Я с трудом сдержал улыбку облегчения. Сработало.

— Воды им вечно не хватает, — продолжил Петр. — Фонтаны, ишь ты, по команде включают, как солдат на плацу. Зимой во дворце холод собачий, летом