Геммы: комплект из 2 книг - Анна Коэн

дю Жанеран. Известная особа. Так, – насупился он, – я поспособствовал вашему расследованию, на этом мои полномочия все. Попрошу больше ко мне не обращаться. Эй, ты! – неожиданно рявкнул он, обращаясь к кому-то за спинами геммов. – Дубина, бумаги мне на стол, быстро!

«Видимо, действие мелодии закончилось», – сообразил Илай.

Они распрощались с начальником таможни, но тот уже не обращал на них ни малейшего внимания, увлеченно распекая очередного подчиненного.

* * *

Снаружи Дианы не оказалось. Калеб выразительно сложил руки на груди, и Илай тут же попытался связаться с ней:

«Диана, ты где? Куда ушла?»

Больше всего он боялся, что сестра вновь оставит его слова без ответа, но она отозвалась очень быстро:

«Подходи к причалу напротив полицейского управления».

«Куда? – нахмурился Илай. – Ты что же»

«Не гони беса, просто приходи. Удивишься».

Он быстро пересказал суть приставу, на что тот нахмурился и завел речь об инструкциях и самоуправстве, но все же зашагал, куда сказано.

Вопреки опасениям Илая, Диана стояла не в окружении местных сыскарей, а в компании одного-единственного молодого парня. Приблизившись, Янтарь ахнул:

– Парис, брат!

И бросился обнимать бывшего однокашника. Тот, хохоча, стиснул его в ответ.

Илай отстранился на длину рук и всмотрелся в его лицо. Переменился. Он помнил Париса еще пятнадцатилетним, круглощеким, пухловатым увальнем, который только и делал, что кашеварил себе на монастырской кухне. Будучи малахитом, он всегда знал, какие овощи самые сочные, колбасы перченые, а рыба – первой свежести. Его выслали из Крылатого Благословения самым первым, распределив в какой-то другой монастырь вести там хозяйство. Теперь Парис стоял перед ним в форменной шинели таможенника, с горделивой осанкой, изрядно похудевший, с вытянувшимся приятным лицом, и сверкал глазами цвета молодой хвои. Его отросшие пепельно-русые волосы весело трепал морской ветер. Илай был искренне рад его видеть.

– Ты как здесь… Что ты тут делаешь-то?

– Хах, да это целая история, так в двух словах и не скажешь, – привычно перекрикивая портовый гомон, ответил Парис. – А вы расследуете что-то, сыскные? Смотрю, без формы.

– Можно и так сказать, – улыбнулся Илай, поправляя на себе мирское платье.

– Вы где остановились-то? Хотите у меня расквартироваться? Мне от службы жилье положено на постоялом дворе. В моей комнатке хоть и тесно, а все же втроем уместимся… – Тут он перевел взгляд на замершего поблизости Калеба и потупился: – Извиняйте, сударь, о вас не подумал. Как…

Но Калеб прервал его жестом:

– Не стоит беспокойства, брат Малахит. Все складывается наилучшим образом. Вы двое можете остаться, а я организую апартаменты для госпожи Дубравиной и ее служанки. Их необходимо найти, чем я и займусь. Вольно.

«Почему мы не все вместе?» – решил-таки спросить Илай в удаляющуюся спину.

«Потому что в глазах обывателей я – ее отец, – скупо пояснил Рубин. – Помните о конспирации. Свяжемся утром».

Янтарь остался теряться в догадках: как так обязательный до зубовного скрежета Калеб не гонит их дальше работать, тогда как солнце еще высоко? Илай покосился на Диану – та была просто всем довольна. Тогда немного расслабился и он.

* * *

– У томатов невиданный потенциал! – вещал Парис, вдохновенно размахивая двузубой вилкой. – Еще недавно все думали, что картофель ядовит, а сегодня его клубни подают в каждом трактире. Поверьте мне, томаты еще захватят мир! Красные, желтые, зеленые, их можно тушить, запекать, перетирать в пасту, а однажды я даже сделал из них напиток! Крайне освежающий, правда, он почти никому не понравился. Ну да ничего, вот доведу до ума томатный пряный соус, надо только добавить туда уксус…

В чем-то брат ничуть не изменился. Да, беготня по пирсам и палубам согнала с него уютный жирок, но он по-прежнему был тем еще фанатиком от печи и чугунка. Проживая в оплаченной таможней комнате, почти все жалованье он тратил на ингредиенты для новых и новых кулинарных экспериментов, а что-то брал задарма из конфиската. Поздними вечерами он творил на кухне постоялого двора, и если блюдо удавалось, его подавали гостям, за что Парис получал небольшое вознаграждение. К тому же, судя по всему, с дочкой хозяина он закрутил роман.

– Да вы пробуйте, пробуйте! – настаивал Малахит. – С солью или с сахаром, как лучше? Мне нужно больше разных мнений.

Мнения разделились. Илай отдал предпочтение подслащенным ягодам-переросткам, а Диана – соленым. Вкус был подозрительный, но привыкнуть можно, а пахло это безобразие почему-то свежескошенной травой.

Парис побежал вытаскивать что-то из печи и вскоре вернулся с чугунной сковородой.

– А это перцы! Фаршированные мясом и дамонгским рисом. Тоже, скажу я вам, потенциально главенствующий продукт.

Перцы все еще шкварчали и испускали горьковато-мясной дух, а от риса желудок приятно потяжелел. Поглаживая живот, Диана откинулась на спинку колченогого стула. Братья расположились с тарелками на топчане. Парис достал вино. Тоже какое-то хитрое, которое надо пить после плотного ужина.

Под него-то Парис и поведал им свою историю. Как они и предполагали, его отправили в монастырь, что в Шеврени, еще совсем новый, и он помогал местным монахам обустроить хозяйство. Однажды неподалеку застрял небольшой торговый обоз, и купцы обратились к обитателям монастыря за помощью. Приблизившись к телегам, Парис безошибочно определил, что они везут и в каком коробе лежат порченые продукты. Казалось, тот случай прошел бесследно, но позже выяснилось, что один из купцов сообщил о талантливом гемме в таможню, те подали запрос в Имперскую ассамблею, и там без споров оформили его перевод на другую, более заметную службу.

– Мне несказанно повезло, – сиял Парис. – Я уж думал, загнусь там над просом и хмелем. Здесь же каждый день новые запахи! А однажды, – он понизил голос, – я даже нюхал ананас. Редкая штука, их даже не едят, а сдают в аренду, чтобы украсить стол, пока они не сгниют.

Диана поморщилась, а Илай неожиданно выдал:

– А я его пробовал! Вот на днях.

Охотница перевела на него подозрительный взгляд:

– Когда это ты успел?

– Ничего себе вы живете, сыскные! – рассмеялся Парис.

Раньше он не был таким болтливым. Неожиданно Диане пришло на ум воспоминание, всплывшее на поверхность после высвобождения ее сингона: трое мальчишек отвлекают толстого монаха, пока она совершает налет на кухню. Это было так давно. А если…

– Парис, а ты помнишь, как мы вместе колбасу воровали? – спросила она осторожно. – Ты, я, Илай и еще Дитер. Ну, нас тогда только привезли в монастырь.

Брат Малахит моргнул несколько раз, нахмурился и отпил еще немного своего кислого вина с привкусом сена и яблок.

– Бес его знает, – ухмыльнулся он наконец. – Я из того времени мало что помню… Но уверен, так и было! О, а знаете, что еще я помню? Илай, три года назад, перед тем как меня должны были выслать, ты подарил мне песню! Настоящую. Подождите. – И Парис снова скрылся.

Не больше чем через минуту он вернулся с мандолиной. На грифе ее болталась засаленная атласная лента, лак потерся и местами потрескался, но все семь струн были на месте.

Илай нервно хмыкнул:

– Я и думать забыл о музыке… Как сказали, что служить нам в сыске, не до нее стало. Зато рисовать пришлось больше.

Диана прикрыла глаза, чуть разморенная. Летняя ночь на плоской крыше монастыря, каменные зубцы которой защищают их от посторонних глаз. Вокруг темень, весь монастырь спит, и только звезды над головой и огни неугомонного Школярского округа вдалеке.

Им было по пятнадцать лет, когда они узнали свою судьбу.

– Но ты ведь сыграешь? – попросил Парис. – Я даже слова сохранил.

И правда, Малахит быстро откопал среди немногочисленных вещей ветхий лоскут бумаги с накарябанными на нем чернильными строками.

Илай повертел в руках мандолину, подергал струны, подкрутил колки. Взял несколько пробных аккордов. Откашлялся и запел неожиданно чистым голосом. Никто давным-давно не слышал, как он поет.

А ну-ка, брат, поведай мне о старых временах,

Что в пыльной книге написал один слепой монах.

Когда отвага рыцаря была ценней корон,

Когда любовь сердечная была важней,