Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

мгновение, но этого вполне достаточно, чтобы они разглядели пропасть с другой стороны. Он опасен, этот веселый лицемер, и он их убьет, если сможет. Затем маска возвращается на место, и он продолжает: – Я не приказывал их убивать. Ли сама решила убить их. И если вы настроены вести конструктивную беседу, вы должны почувствовать разницу. Я не могу контролировать, кого решают убить мои подчиненные. А если бы я мог, вы бы не сбросили трех из моих лучших людей в океан только потому, что были в дурном настроении.

– Они пытались нас убить, – говорит Роджер.

– Я не одна из твоих людей, – говорит Эрин.

– Я говорю, что ты была одной из моих лучших людей, и тебе этого мало? – Рид цокает языком. – Современные дети. Но сейчас речь не о тебе, не так ли? Нет-нет. Совсем нет. – Он сосредотачивается на Роджере и Доджер, продолжая подходить ближе. – Вы могли стать совершенными. И все еще можете. Вручите мне свои поводья. Позвольте мне принять вас на службу, будьте моими детьми, позвольте мне вас любить, и я позволю вам жить.

– Нет, – говорит Роджер. – Мы здесь не затем, чтобы работать на тебя. Мы не инструменты.

– О, но ведь ты – инструмент, Роджер. И всегда им был. Я мастер своего ремесла, а ты в большой степени сын своего отца. – Рид качает головой. – Если вы здесь не для того, чтобы работать на меня, полагаю, вы пришли вернуть украденное. Это ужасно хорошо с вашей стороны, учитывая все обстоятельства.

– У нас нет ничего твоего, – говорит Доджер.

Роджер молчит и просто тянет ее назад, проверяя, что их плечи плотно прилегают друг к другу и их невозможно разделить так, чтобы они этого не заметили. Она лучше врет. Но он лучше умеет отличать правду от лжи, по крайней мере, когда лгут другие люди. Он знает, чего хочет Рид.

– Мы не можем взять и отдать Доктрину, – говорит он. – Мы и есть Доктрина. Мы можем отпустить Доктрину, только если…

Роджер замолкает, когда по лицу Рида расползается жестокая улыбка человека, уверенного, что у него в руках все карты.

– Это так, – говорит он. – Вам придется умереть. Я бы извинился, но зачем. Вы должны были этого ожидать.

Доджер смеется. Все поворачиваются в ее сторону. Эрин раздражена, Рид недоумевает, Роджер забавляется.

– Оу, чувак, ты серьезно? – спрашивает она. – Мы такие приходим сюда, живое воплощение космической силы, которую ты захотел поймать в свои сети и воплотить, и ты думаешь, что можешь просто внаглую подойти и убить нас? И как ты планируешь это сделать?

– Сначала я вас отвлеку, – мурлычет он.

Ли роняет Руку славы и возникает словно ниоткуда. Металлическая арматура в другой ее руке достаточно длинна, чтобы одновременно опуститься на два затылка. Они все еще из плоти и все еще смертны. Они падают. Эрин рычит и тянется к пистолету на поясе, но останавливается, чувствуя, как дуло чужого пистолета упирается ей в затылок.

– Пожалуйста, не заставляй меня, – шепчет девчоночий голосок, юный и свежий, как весенняя трава, голосок дочери узурпатора, смотрящей на трон, которого она не хочет и никогда не хотела.

Эрин замирает. Это другая девочка, которой досталась математика, избранная претендентка на место Доджер.

– Как видишь, моя дорогая, космическая сила не делает людей умнее. Она делает их беспечнее. Никогда не сбрасывай со счетов конструкт, если ты не видела его тело. – Рид изящно переступает через Доджер, опускается на колени рядом с Роджером. – У него мой подбородок. Спасибо, что доставила их ко мне, Эрин. Теперь ты попытаешься убедить нас, что все еще предана нам. Мы, конечно, тебе не поверим, но будет забавно услышать, что ты скажешь.

– Я предала вас обоих, – говорит Эрин. – Все, что вы делаете, все, что пытаетесь сделать, – неправильно. Я больше никого не буду убивать для вас.

– У девочки за твоей спиной нет подобных терзаний.

Безымянная девочка тихонько всхлипывает. Эрин думает (хотя вслух ничего не говорит), что у девочки полно терзаний. Просто если она их озвучит, то может слишком многое потерять. Ли с грохотом отбрасывает арматуру. Эрин переводит взгляд на нее.

– Как ты выжила? – спрашивает она, будто поддерживая разговор. Все что угодно, лишь бы они продолжали говорить, а она продолжала дышать. Роджер не сумеет вернуть ее в целости и сохранности, если пуля вышибет ей мозги. Однажды он сможет и такое, но не сейчас.

– Нельзя утопить мертвую женщину, – отвечает Ли. В ее голосе появилась хрипотца, которой раньше не было, глубоко в горле что-то булькает – видимо, в легких полно воды. Она прищуривается: – А как выжила ты?

– Ты сделала меня такой, что я во всем вижу хаотичные места. Я уверена, что побочный эффект в виде ненависти ко всему миру был случайностью. Но это неважно. Падая в воду, я видела все наиболее опасные места, которые с наибольшей вероятностью нанесли бы мне вред. Я плыла, избегая таких мест.

Это был короткий способ описать долгий ужасный момент, который неизбежно закончился тем, что она наглоталась воды и ее вынесло на берег, где ее нашли Доджер и Роджер. Но она это сделала. Она выбралась из моря, не разбившись о камни. В сложившихся обстоятельствах это безусловно была победа.

На краткий миг Ли выглядит почти впечатленной.

– Полагаю, мы великолепно над тобой поработали, несмотря на твое предательство. Я сделаю следующую в таком же духе. Она будет верна.

– Если вы хотели верности, не нужно было убивать Даррена.

– Буду иметь это в виду, – говорит Ли и смотрит на Рида. – Теперь можно ее убить?

– Если хочешь, Кимберли может спустить курок. Уверен, ей не терпится приступить к делу и освободить Доктрину от этих недостойных носителей.

Ли хмурится.

– Я хочу сделать это сама.

– Ты все хочешь сделать сама. Учись делегировать. – Отпустив подбородок Роджера, так что его голова безвольно стукается об пол, Рид выпрямляется. – Я хочу, чтобы их раздели, вымыли и принесли в лабораторию. Пора начинать. – И он уходит, что-то насвистывая.

Ли и Эрин с одинаковой ненавистью смотрят на его удаляющуюся спину. В этот момент они едины как никогда. Затем момент проходит. Ли поворачивается к Эрин и улыбается.

– Веди ее, Ким, – говорит она. – Пора ей узнать, как наказывают тех, кто идет против своих создателей.

Лаборатория, куда помещают Эрин, знакома ей: она здесь выросла. Она знает каждую линию, каждый цвет, каждый предмет прилично изношенной мебели. Закрыв глаза, она может представить Даррена в любом месте этой комнаты; он ухмыляется, изо всех сил стараясь выглядеть крутым, хотя никто из них