"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

марта части вермахта, в нарушение статей Версальского договора, начали занимать демилитаризованную Рейнскую зону. Консультации министров иностранных дел Франции и Великобритании, точно так же как и телефонные переговоры их премьеров, не принесли внятного результата. Альбион предпочел закрыть глаза на демарш Берлина, заявив устами своих чиновников, что действия правительства рейха «не ведут к развязыванию военного конфликта».

В сложившейся обстановке, на волне общественного возмущения, поднявшейся после трагической гибели от рук фашистских террористов советского маршала Тухачевского, господину Эррио ничего не оставалось, как подтвердить свое реноме большого друга СССР и борца за мир в Европе. Он отдал распоряжение о вводе в демилитаризованную зону частей 6-го кирасирского и 4-го моторизованного драгунского полка 1-й легкой механизированной дивизии французской армии. «С целью соблюдения положений Версальского договора, и руководствуясь буквой и духом соглашения в Локарно, правительство Французской республики считает себя вправе применить силу для предотвращения милитаризации особой Рейнской зоны». Солдаты вермахта не сделали ни одного выстрела и покинули Рейнскую область едва ли не быстрее, чем вошли в нее.

Буквально через пару дней, после обмена весьма резкими нотами, Берлин и Вена разорвали дипломатические отношения с Чехословакией. Взаимной высылкой послов и дипломатического персонала дело не ограничилось – толпа возмущенных берлинцев «в штатском», как мрачно пошутил Степан, разгромила здание чешского посольства. Началась конфискация собственности, принадлежащей гражданам ЧСР. События в Вене проходили по схожему сценарию: «народное возмущение», погромы и конфискации. Части австрийской и немецкой армий стягивались к границе с Чехословакией. В ответ французское и бельгийское правительство объявили о мобилизации резервистов.

«Видимо, Адольф сейчас в бессильной злобе своей очередной раз грызет коврик в прихожей, – веселее от повторения древнего пропагандистского штампа Степану не стало. – Рано радоваться. Все равно такими темпами лет через пять он заставит жрать землю своих европейских недоброжелателей, а союзников – как минимум кусать локти. Или еще что-нибудь столь же малосъедобное».

Недавнее выступление премьер-министра Бельгии Поля Ван Зееланда произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он предложил правительству Французской республики, ни много ни мало, заключить отдельное соглашение по контролю над «неуклонным соблюдением положений Версальского договора». Неожиданным стало и почти одновременное выступление французских и бельгийских властей против прогерманских и сочтенных таковыми радикальных группировок, действующих на территории Франции и Бельгии. Под запрет, в том числе, попал и Русский общевоинский союз, всем активным членам которого было настоятельно предложено в недельный срок покинуть пределы названных государств и, на всякий случай, «подконтрольных им территорий».

«Вот тебе, бабка, и юркни в дверь…» – говорить сам с собой по-русски Степан мог лишь в редкие часы вечернего одиночества, когда выполнена вся запланированная на день работа и прислуга ушла домой в деревню.

Как ни дико это звучит, но в странных для нормального человека разговорах с самим собой Матвеев находил успокоение – они стали для него чем-то вроде медитации, требующей полного уединения и приносящей необыкновенную ясность мысли и спокойствие духа.

«Вот мы и решили периферийные части уравнения, на свою голову…»

Это вроде как стоять на пляже и кидать самые мелкие, лежащие сверху камушки в прибой. Невинное занятие – до поры, до времени. А галечный пляж, возьми да двинься в сторону моря.

«Угу. А на море от наших бросков – волна метров в несколько», – сравнение не блистало оригинальностью, но Степан понимал: других подходящих образов не найти.

Не до афористичности и прочих красивых литературных вывертов, когда не знаешь, куда пойдет поток событий в следующий момент. Тут уж либо «дай бог ноги», либо думай, какая часть Большого уравнения сегодня самая важная. Все равно в ближайшие дни остается только наблюдать.

«Наизменялись… прогрессоры… мать вашу истматовскую!»

В раздражении, Матвеев резко потянулся за сигарой и чуть не смахнул с низкого столика графин с виски. Поймав его практически на лету и выматерившись вполголоса, облегченно вздохнул. Виски было не жалко, просто очень не хотелось идти за ведром и тряпкой, а также собирать с каменного пола мелкие осколки. Вознаградив себя за ловкость небольшой порцией спасенного напитка, Степан понял, что в таком взвинченном состоянии сигара – не лучший вариант. Она, подобно трубке, не терпит суеты и раздраженности.

* * *

«Обойдусь сигаретой, – решил он, – из тех, что купил вчера, с албанским табаком».

Размеренная и неторопливая – не в лучшем смысле этого слова – сельская жизнь состояла не только из повторяющихся как дни недели навсегда затверженных действий. Хватало и маленьких загадок. Одна из таких уже почти неделю тревожила воображение Степана, да и Майкла, кстати сказать, тоже. Дважды в день – утром и вечером, в любую погоду, – меж холмов вблизи поместья Бойдов появлялась всадница, верхом на чистокровной гнедой. Пуская лошадь свободным шагом – и лишь изредка переводя то в собранную рысь, то в тихий галоп, – она объезжала поместье Бойд-холл по границе и скрывалась за рощицей, заслонявшей поворот к озеру. Отчего-то всадница представлялась Матвееву юной и романтичной дочерью какого-нибудь местного землевладельца, скучающей в этой глухомани без достойного обрамления ее красоты, пусть и воображаемой Степаном.

Да-а-а… а воображение Матвеева разыгралось… не на шутку. Вглядываясь – до рези в глазах – в быстро ускользающий на фоне заходящего солнца силуэт, он домысливал все: фигуру, рост, цвет глаз и мельчайшие детали верхового костюма таинственной и конечно же прекрасной незнакомки. В том, что это именно девушка, а не подросток или, скажем, невысокий мужчина, Степан убедился еще в первый день, когда внезапный порыв ветра сорвал у нее с головы кепи и растрепал длинные волосы… Жаль, что не удалось разглядеть, какого они цвета, не слишком темные, но… – далеко, от ворот поместья до дороги ярдов триста, да и от «Замка» до ворот не меньше…

Подумывая, а не приобрести ли хороший бинокль – лучшего друга любопытного сельского джентльмена, Степан решил, за неимением оптики, два раза в день подходить к самым воротам – вроде как по делу, но в надежде разглядеть незнакомку поближе и, если удастся, представиться ей.

Такое поведение «молодого хозяина» не осталось незамеченным со стороны прислуги. Деревенские кумушки, готовившие еду и прибиравшиеся в доме, понимающе перемигивались и, как им казалось, незаметно, перешептывались об очередной «причуде лондонского франта».

Матвеев уже вызвал их недоумение, в первый же день попросив приготовить хаггис, то есть овечий желудок, фаршированный требухой и зеленью, и овсянку – настоящую шотландскую пищу в его понимании. И только дружный смех кухарок навел Степана на мысль о странности своей просьбы. В результате сошлись на нейтральном жарком с гарниром из тушеных овощей, паре салатов и на огромной горе разнообразной