Журавли летят на запад - Анна Рябинина

Многие типографии закрывают – Сунь Ань подается в несколько сразу, но часть говорит, что не может нанять новых работников, им и старым платить нечем, часть – что не возьмет на работу иностранца. Разумеется, оригинальная формулировка гораздо более грубая.

– Понаехали, – фыркает тощий мужчина с длинными усами.

– Я здесь уже давно живу, – вежливо откликается Сунь Ань.

– Надеюсь, больше не будешь. И без вас проблем по горло.

Проблем по горло у Сунь Аня – потому что однажды Чжоу Хань точно выселит его на улицу за то, что он так и не нашел приличное место работы. Сам Чжоу Хань устроился гувернером в какую-то неприлично богатую семью, благо он был усидчивым и смог не только выучить французский, но и английский с итальянским, потому и возникла очередь желающих видеть его в качестве учителя для своих чад.

Сунь Ань усидчивым не был, до сих пор читал со скоростью хромой лошади, везущей телегу, и из принципа не хотел работать на «богатых дураков».

В следующий раз с Морганой они пересекаются, когда Чжоу Хань как раз начинает пытаться откусить ему голову.

– И как у тебя совести на это хватает, – осуждающе вздыхает Сунь Ань.

– А как у тебя совести хватает до сих пор не найти работу? – мгновенно отвечает Чжоу Хань. Они спускаются вниз по лестнице: Сунь Ань – сонно завернувшись в одеяло, Чжоу Хан – заканчивая завязывать галстук.

– Как у вас совести хватает ходить по помытому! – отзывается она из пролета, громыхая ведром. Чжоу Хань делает страшное лицо и быстро пробегает мимо, видимо, думая о том, что второго пиджака, если этот зальют мыльной водой, у него нет.

Моргана и Сунь Ань переглядываются, слушают, как за Чжоу Ханем хлопает дверь, а потом она внезапно ему улыбается.

– Он вредный.

– Он переживает.

– Ну конечно.

После этого ему вручают ведро и отправляют менять воду.

Ее имя он узнает только на третий раз. Тогда Моргана сидела на крыльце и щурилась от солнечного света. Она кажется от этого еще моложе, чем есть на самом деле – совсем юной девчонкой с растрепанными волнистыми волосами и россыпью едва заметных веснушек на носу.

– Как тебя зовут? – Хоть где-то пригодились уроки французского. Обычно диалоги на улицах ставили его, не слишком прилежно занимавшегося, в неприятные, глупые ситуации, но сейчас он может показать, что не зря учился!

– Моргана, знаешь, как звали колдунью из британских легенд. – Она приоткрывает один глаз и улыбается. Все, что идет после имени, Сунь Ань благополучно не понимает. Видимо, все же уроков не достаточно. – А тебя?

– Сунь Ань.

Она задумчиво кивает, но никак не реагирует.

– Ты не француженка? – пробует он еще раз.

– Почему ты так решил?

– Имя странное, – Сунь Ань катает на языке ее имя – Моргана. Не французское, грозовое имя. У него потом долго не получалось выговорить его хорошо, постоянно спотыкался где-то в середине, и согласные горько грудились у него на языке.

– Ты прав, я англичанка. Но и ты не француз.

– Да.

– И давно в Париже?

– С детства, а ты?

– А я переехала после замужества. Он был ужасно красивый офицер, знаешь, такой, – она выпрямляется и выразительно взмахивает рукой. – В форме, с усами, волосы кудрявые-кудрявые, прямо как Андрей Болконский, конечно, я того не видела, но, если бы он существовал, то точно выглядел бы так. Или как Анатоль Курагин. Хотя мне всегда больше нравилась Элен, – она задумчиво закусывает губу. – Так вот, он был красивый, я была глупая, у меня должен был родиться ребенок, и я уговорила его жениться на мне и забрать к себе. Ребенок не родился, мужа убили, а я осталась тут.

Сунь Ань долго задумчиво хлопает губами, пытаясь осмыслить сказанное.

– Я запутался на моменте двух кудрей, – честно отвечает в итоге он. – И кто такой Андрей Болконский? Это русский принц?

Моргана начинает хохотать.

Сунь Аню нравится, как она смеется – громко, нагло, широко открывая рот. Женщины дома всегда смеялись тихо, чаще просто улыбались, а Моргана хотела, чтобы все в мире знали, что ей радостно, и этот смех со звоном катился по улицам, ударяясь боками о стены домов.

– Тебе здесь понравилось?

– У меня не было выбора, я не могла уехать, – она пожимает плечами. – Сначала было противно, сейчас стало получше. Французы дурацкие, но мне нравится их бунтарский дух.

– Чжоу Хань говорит, что это вредно и… – он заминается, мучительно пытаясь подобрать слово, – проистекает от беспорядка.

– Это же тот суровый мальчик, который в сумасшедшее утреннее время уходит на работу?

– Ага.

– Ну по его лицу видно, – фыркает Моргана.

– Что видно?

– Что его могут запереть в банку, а он будет рад.

Сунь Ань хмурится.

– Это не так.

– Ты просто защищаешь его, потому что он дорог тебе.

– Нет.

Сунь Ань все же садится рядом с ней и неловко трет ладонями колени.

– Ему просто нравится, когда все организовано, когда все… логично и аккуратно.

– Во Франции он такого не найдет.

– Он приехал сюда ради меня.

Моргана хмыкает.

– Главное, чтобы остался для себя, а не как я – совсем одна.

Интересно, если бы он услышал ее тогда, что бы изменилось сейчас?

Наверное, ничего. Он бы услышал и понял, возможно, даже попробовал бы с ним поговорить, но, скорее всего, нужных слов бы так и не нашел.

Потом он поговорил об этом с Чжоу Ханем. Тот сказал, что она могла сама что-то с мужем сделать, лишь бы получить свободу. Сунь Ань не очень понимал – как это возможно? У нее был муж, тот, кто мог обеспечить ее безопасность, защитить, подарить семью. Неужели она могла убить человека, лишь бы остаться свободной?

Поэтому он решил прямо спросить.

– Чжоу Хань сказал, ты убила своего мужа.

– Да? – Моргана фыркает. – Он болтун, твой Чжоу Хань. Болтун и сказочник. Что странно, на самом деле, учитывая его характер.

Язык Сунь Аня снова путается – столько слов с похожим значением, они завязались узлом у него на языке: болтун, сказочник, писатель. Сказочник, ночь, звезды, любовь, смерть – последние два слова всегда злили особенно, потому что смягчать гласные не выходило, а если и выходило, он слишком отвлекался на них, забывая договорить финал.

– Разве это плохо?

– Для тебя нет, – Моргана смеется.

– А для тебя было бы плохо?

– Конечно.

– Почему?

– Ну ты и дурак, – улыбается Моргана, растягивая в улыбке красные от помады и потрескавшиеся от холода губы. – Ты