Журавли летят на запад - Анна Рябинина

– Почему? – снова повторяет Сунь Ань, начиная подозревать, что не достаточно хорошо может понять значение ее слов.

– Потому что ты мужчина, – Моргана тыкает его пальцем в лоб. – И поэтому можешь верить в сказки, которые сочиняют такие же мужчины, как ты.

В общем, с Морганой у него не складывается. Он вспоминает, что в Китае к ним в дом приходило много девушек – странных, сложных, чем-то похожих на Моргану. Он их не понимал. Они были в простых закрытых платьях и по привычке старались казаться незаметными, но эти платья были доспехами, из железа которых ковался яркий злой огонь. Огонь, который сам он совершенно не понимал.

* * *

Не понимает и сейчас, когда смотрит на Ван Сун.

Она так и не пускает его обратно в купе, только сверкает глазами – большими, темными, очень красивыми, но слишком сильно пугающими. Не пугали Сунь Аня только глаза служанок – в Париже у него их, конечно, не было, но были у друзей по университету, они смотрели спокойно и покладисто, в их взглядах не было ничего странного, чужого, такого, чего сам он понять не мог.

– Не пытайся разжалобить меня своим видом, – бросает сухо она, когда заходит в купе Ли Сяолуна.

– Я не пытался.

Она фыркает.

– Смотришь так, будто ты котенок, которого выкинули на улицу.

– За что ты на меня злишься? Не ты жила все это время с Чжоу Ханем.

– Да при чем тут Чжоу Хань? – Она садится рядом, изящно изгибая спину. – Погиб и погиб, только ты знал его хорошо.

– Тогда в чем дело?

– В том, что ты его погубил.

Эти слова холодом ложатся на грудь Сунь Аня.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты дурак, – сообщает ему Ван Сун. – Который не понимает совершенно ничего. Он погиб из-за тебя…

– Китай проиграл войну тоже из-за меня?

– Нет, – она пожимает плечами. – Но ты мог бы принять участие в этом проигрыше.

Он закрывает глаза и откидывает голову назад, утыкаясь макушкой в стену.

Оказывается, даже китайский он уже немного начал забывать.

Интересно, это в поезде не топят или ему просто так холодно? С Морганой обычно было теплее – она грела его своей злостью, силой, уверенностью в себе. Ван Сун тоже злая и сильная, но от нее веет лишь холодом, с треском пробирающим до самых костей. Может быть, если бы она его любила, было бы не так холодно, но он не заслужил ее любви, как и вообще любви чьей-либо. Он выпал из этого чувства, как птенец из гнезда, и пока не знает, как вернуться.

– Наверное, мог бы.

* * *

Однажды он поделился этими чувствами с Морганой, та его послушала, а затем громко фыркнула.

– Интересный ты человек, конечно.

– Ты не согласна?

Моргана пожимает плечами.

– А тебе интересно, что по этом поводу чувствую я?

– Ну конечно.

Она тыкает его в нос.

– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что ты прав, и ты перестал чувствовать вину перед Чжоу Ханем, это совсем другое.

Они стоят в очереди за хлебом – та не образовывалась уже месяц, но снова почему-то возникли проблемы с поставками, и Моргана предложила ходить вместе, чтобы было не так скучно. Сунь Ань решил, что ничего не теряет, и согласился.

На улице – прохладная, противная, сырая погода: небо висит низко, наседая серым брюхом на крыши домов, дым из труб тянется к нему и тает в облаках, растягиваясь грязными разводами вдоль города, под ногами хлюпают недосохшие лужи, и брызги от них оседают на штанинах. Моргана кутается в шаль, недовольно пилит взглядами людей в очереди и поправляет кривые завитки кудрей.

Она ловит его взгляд и поясняет:

– Пыталась завить, вышло снова ужасно.

– А по-моему, очень красиво.

Она хмыкает.

– Ничего не понимаешь в красоте, так и скажи.

Сунь Ань пожимает плечами. Ему было сложно это осознать – дома женщины одевались совершенно иначе, и понятия красоты там были другими, но разве… Разве женщины, живущие во Франции, не красивы тоже?

Чжоу Хань ворачал и по этому поводу, впрочем, у него была какая-то сложная замудреная позиция – он говорил, что и мужчины, и женщины, могут одеваться так, как хотят, но это не значит, что ему самому это будет нравиться. Сунь Ань на такие слова мог только вздыхать.

Моргана ведь была очень красивой, с неудачной завивкой и без нее.

– Молчу, – покорно соглашается он, и Моргана громко фыркает. Сзади их пихает какая-то бабка, недовольная шумом.

– Разорались!

Моргана начинает смеяться, что вызывает новый поток ругани.

– Так что там с моим чувством вины? – осторожно напоминает Сунь Ань.

– А это еще кто? – злобно откликаются из-за спины. – Этот уродец что тут делает?

Моргана хмурится, а потом берет его за руку и ведет в конец очереди.

– Постоим подольше, поговорим как раз.

– Да это… Все равно, наверное, – он пожимает плечами. – Я под десять лет все это слышу.

– И как реагируешь?

– Да никак.

– А Чжоу Хань?

– А он тут при чем? – Моргана выразительно на него смотрит. – Ругаться начинает. В воздух, правда, а не на тех, кто это говорит.

– Вот и я об этом! Ты почему-то слишком спокойно все это принимаешь, а Чжоу Хань пытается… Не знаю, если честно, что у него там в башке, но он явно просто так принимать не хочет.

– А ты?

Моргана закатывает глаза.

– А я женщина, мое мнение учитывается только в вопросе, хочу я родить десять детей или быть мертвой.

Несколько минут она молчит – в ее глазах сверкает что-то опасное, злое, гордое, и Сунь Ань думает странную, не совсем логичную мысль, что Моргана была рождена, чтобы жить именно в этом городе, так сильно они друг на друга похожи: оба гордые, наглые, смелые, шумные, яркие. Он был влюблен в Париж, это была странная, душащая, немного пугающая, но прекрасная любовь, и, наверное, он мог бы влюбиться в Моргану, но, хотелось надеяться, этого никогда не произойдет, потому что та за подобное скинет его в Сену.

– Я хочу обратно в Англию, – в итоге говорит она. – Но пока я туда не поеду.

– Почему?

– Потому что зачем-то же я приехала сюда, значит, я должна увидеть в этой дурацкой стране все что можно, чтобы потом использовать это дома.

– Использовать?

Моргана широко улыбается.

– Я хочу избирательные права для женщин.

– И ты думаешь…

– Я уверена, что у нас