Журавли летят на запад - Анна Рябинина

она жила в городе и убиралась в каком-то постоялом дворе за возможность там ночевать. Там ее нашла женщина – точнее, девушка, сейчас сама Ван Сун ее старше, но тогда все высокие люди казались ей невероятно взрослыми.

– А ты чья? – спросила девушка, а Ван Сун, недоуменно похлопав глазами, сказала слова, за которые до сих пор сильно собой гордилась:

– Своя собственная.

Девушка рассмеялась – она была уставшей и замученной, но этот смех оживил ее лицо, и Ван Сун им залюбовалась.

– Хочешь быть своей собственной со мной? У меня нет дома, но я постелю тебе в своей комнате и дам одеяло.

– Хочу, – решила Ван Сун. В конце концов, даже если ты своя собственная, жить где-то надо.

Тот день был солнечным и сухим, она до сих пор прекрасно это помнила – солнце жгло макушку, очень хотелось пить, а еще почему-то – ругаться.

Сейчас она почему-то с трудом могла вспомнить имя этой девушки, и из-за этого ее брала досада – девушка столько лет о ней заботилась, а Ван Сун даже имя вспомнить не может. Оно кружилось на языке, царапая небо, но никак не подбиралось.

Эта девушка, впрочем, никогда не была хорошей воспитательницей, подругой, матерью – да кем угодно. Ван Сун воспринимала ее как сестру, временами – младшую. Та была рассеянной, часто что-то теряла, много болтала про восстания, мало – про то, что у них снова нет денег на еду, бегала по встречам с мужчинами, с которых возвращалась пьяная и пахнущая духами, которые им были явно не по карману.

Она лежала на лавке в их комнате и бормотала что-то про то, как сегодня было красиво в городе, куда ее водил очередной ухажер, пока Ван Сун сидела у входа на коленках и мыла ее ботинки, к которым приставала рыжая прибрежная грязь.

– Тебе так нравится с ними встречаться? – спрашивала Ван Сун, когда девушка, встрепанная после сна, сидела за столом и мешала в стакане воду с сахаром.

– Не знаю, – она растерянно пожимала плечами и простуженно шмыгала носом. – Они покупают мне вещи и еду, а потом целуют, иногда даже неплохо.

Интересно, думала Ван Сун, ей правда нравится? Или она просто пытается себя в этом убедить?

Когда Ван Сун выросла, она решила, что такое нравиться не может никому. Ее потом много раз звали на подобные свидания – она была красивой девочкой, а потом девушкой, ей обещали наряды, лучшие рестораны и самые дорогие букеты цветов, но никто из таких мужчин никогда не обещал безопасность. Черт с ней, с любовью – пусть бы хоть кто-то пообещал, что с ней все будет хорошо.

Один раз она все же согласилась, она была молодая и глупая – всего двадцать лет, мужчина, который позвал ее с собой – красивым и интеллигентным, тоже, кажется, молодым, впрочем, Ван Сун давно надоело рассматривать мужчин, ей было все равно, как они выглядели, раз никто из них не смог предложить ничего стоящего.

Тот поцеловал ее в первой же подворотне после пропахшей алкоголем лавки, когда во рту еще таял вкус сладкого с какими-то цитрусовыми нотками чая – единственного там нашедшегося, – схватил за плечи, повел руками по спине вниз, она замычала, но вырваться не смогла, и, кажется, ее сопротивление ему только понравилось.

Интересно, думала она, ту девушку тоже зажимали вот так? А она сопротивлялась? Кажется, тогда она еще помнила ее имя, а сейчас вот забыла, может быть, она решила не помнить его, когда сидела на полу у себя в комнате и плакала, прижимая к груди разорванную кофточку.

Почти в то же время она познакомилась с Хуа Бай. Та жила в соседнем доме и часто по вечерам гуляла на улице – сначала Ван Сун подумала, что она тоже ищет себе компанию, но потом выяснила, что искала она постоянно сбегающего кота.

– Невероятно непослушный, – поделилась Хуа Бай в день их знакомства. Ван Сун тогда подошла к ней, подумав, что может предложить помощь. У нее плохо складывалось с работой – молодую девушку без семьи и без мужа никто к себе брать не хотел, поэтому большую часть времени она ухаживала за садами – старенькими, с маленькими алтарями, натыканными где-то в гуще деревьев, заброшенными из-за восстаний и кризисов, но все равно ценившимися чиновниками[16], желающими сохранить последние напоминания о былом могуществе, – но проходить мимо не хотелось. Хуа Бай улыбнулась и сказала, что у нее все хорошо.

Она была писательницей и руководительницей курсов для девушек: и китаянок, и маньчжурок, за что кто-то ее осуждал. Но она считала, что разницы нет – потому что помощь нужна всем. Бегала легко и быстро по городу – интересно, из какой семьи она была, раз ей даже в детстве не бинтовали ноги? – впрочем, и за других девушек Хуа Бай боролась, пыталась искать врачей, писала листовки. Ван Сун она очень нравилась – яркая, громкая, красивая, с длинными, немного на европейский манер скроенными платьями.

– А разве тебе так удобно? Ходить в таких длинных? – спрашивала Ван Сун, вечно мучившаяся с попытками удобно подогнуть юбку.

– Нет, но это очень красиво.

– Ты хочешь так найти мужа?

– Нет, – снова сказала Хуа Бай. – Я хочу выходить на улицу и чувствовать себя императрицей.

Хуа Бай жила на чердаке – она говорила, что тут дешевле и удобнее. Ван Сун не понимала, что конкретно удобного в том, чтобы биться головой о низкие потолки, но не возражала – ей чердак Хуа Бай тоже нравился. Это был дом, построенный совсем недавно, тоже на европейский манер, впрочем, маленькие дракончики, спрятавшиеся под лестницами, напоминали о том, где на самом деле тот располагался. Когда к Хуа Бай приходили матери с детьми, она рассказывала им сказки о том, что по ночам эти дракончики убирают пыль и моют подоконники.

– А почему ты не хочешь искать мужа?

– А зачем он мне нужен? – спрашивала Хуа Бай.

– Все девушки об этом мечтают.

– И ты тоже?

Ван Сун задумывалась. Замуж она совершенно точно не хотела – ей не нравились мужчины, она не хотела находиться с одним из них в доме круглые сутки, ей не хотелось, чтобы он решал, как ей жить. Зачем, если сейчас она вольна делать все, что захочет? Да и живет она не одна – теперь они почти все время проводили вместе с Хуа Бай.

И та привела ее к себе на курсы, став той самой сестрой-матерью, которой у Ван Сун никогда не было.

– Сегодня