Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

вода, построение. Но в воздухе висело нечто новое — напряжение. Тонкое, как паутина, но заметное для того, кто знал, где искать. Элви двигался скованно, стараясь не показывать боли. Гендль и Ян поглядывали на меня украдкой, будто ожидая какого-то знака, какого-то действия. Я не подавал никаких знаков. Я был тенью.

Горн вёл себя с преувеличенной развязностью. Он громко смеялся, хлопал Кинта по спине, шутил похабные шутки. Но его маленькие свиные глазки постоянно скользили в мою сторону, ища слабину, ищя страх. Он не находил ни того, ни другого. Только ту же нейтральную, наблюдательную пустоту. Это его бесило. Животное чутьё подсказывало ему, что что-то не так, но примитивный мозг не мог понять, что именно.

Развязка наступила вечером, после ужина. Мы получали свой паёк — ту самую порцию каши с мясом, которую я выторговал у Борща. Я уже собирался отойти в свой угол, чтобы спокойно поесть, когда передо мной выросла грузная тень.

— Эй, шнырь, — голос Горна был нарочито спокоен. — Дай-ка сюда свою миску. Старшему поколению нужно больше сил, понимаешь? А ты и так жирок нагулял.

Он протянул руку. Кинт и Борк стояли чуть сзади, готовые в любой момент вмешаться. Остальные шныри замерли, боясь даже дышать. Элви сжался в комок, ожидая новой порции насилия.

Внутренний расчёт занял доли секунды.

Вариант первый отказаться. Привести к немедленному конфликту. Трое на одного. Публичное избиение. Потеря лица, травмы, возможно, смерть. Провал всех планов.

Вариант второй — отдать. Показать слабость. Потерять авторитет, который только начал формироваться у других шнырей. Подтвердить власть Горна. Потерять критически важный источник калорий. Замедлить тренировки до нуля. Фактически, сдаться.

Оба варианта были неприемлемы.

Был третий вариант.

Я посмотрел на протянутую руку, потом поднял глаза на Горна. В моём взгляде не было ни вызова, ни страха. Была пустота. Как будто я смотрел на дерево или камень.

— Бери, — сказал я ровным голосом и протянул миску.

На лице Горна на миг мелькнуло удивление, а затем торжествующая усмешка. Он решил, что я сломался. Что страх перед публичной поркой Элви сделал своё дело. Он взял миску, фыркнул и, повернувшись спиной, пошёл к своему месту у костра, хвастаясь перед Кинтом своей добычей.

Я развернулся и ушёл. Ни слова. Ни взгляда. Я сел на своё обычное место в тени, спиной к стене барака, и стал ждать. У меня в руках не было еды. Но зато был план. И идеальное время для его исполнения — сумерки.

Я сидел и медитировал. Дышал. Концентрировался на ощущениях в теле. Напрягал и расслаблял мышцы ног, рук, кора. Готовил инструмент. Я не думал о мести. Я думал о хирургической операции. О нейтрализации угрозы с минимальными последствиями.

Прошёл час. Горн, нажравшись досыта (моя порция плюс его собственная), отправился к колодцу — справить нужду и, вероятно, напиться после солёной каши. Кинт и Борк остались у костра, играя в кости. Идеально.

Я подождал ещё пять минут, затем бесшумно поднялся и растворился в сгущающихся сумерках. Я не пошёл напрямик. Я сделал круг, подойдя к колодцу с тыльной стороны, из-за кузницы. Горн стоял, прислонившись к срубу колодца, и, отломив последний кусок моего хлеба, запивал его водой из ковша. Он был один. Расслаблен. Доволен собой.

Я вышел из тени прямо перед ним. Бесшумно. Он вздрогнул, не ожидая никого.

— Ты? — буркнул он, прожевывая хлеб. — Чего надо? Пришёл выпрашивать свои объедки? — Он злорадно усмехнулся.

Я остановился в двух шагах. Дистанция критическая. Ближе, чем для удара дубиной, но дальше, чем для спонтанного захвата.

— Мой паёк, Горн, — сказал я тихо. Голос был абсолютно спокоен, без тени угрозы или просьбы. Констатация факта.

Он замер на секунду, переваривая не тон, а само моё присутствие здесь, в это время, в такой манере. Потом его лицо исказилось злобой.

— Твой? — он фыркнул. — Здесь всё моё, щенок. Ты, твой паёк, твоя жалкая жизнь. Забыл вчерашний урок? Хочешь, повторю?

Он оттолкнулся от сруба, его тело напряглось для рывка. Это было предсказуемо. Примитивная агрессия всегда идёт по одному сценарию: запугать, затем ударить.

Я не ждал удара. Я ждал намерения ударить.

Он занёс правую руку для оплеухи — не смертельного удара, но унизительного и болезненного. Его вес сместился вперёд.

Алгоритм.

Блок и вход. Моё левое предплечье встало на пути его руки не для того, чтобы остановить её (силы не хватило бы), а чтобы направить. Я встретил удар по касательной, сместив его центр тяжести чуть вправо, и одновременно шагнул внутрь его периметра защиты. В зону, где его сила бесполезна, а моя скорость и точность — решают всё. Расстояние между нами исчезло.

Нейтрализация опоры. Его левая нога была впереди, правая сзади для устойчивости. Мой правый коленный сустав, усиленный неделями изометрии и ночных маршей, рванулся вверх. Не в пах — это могло убить или сделать калекой, а что привело бы к ненужному вниманию. Целью было бедро, чуть выше колена, по ходу мышцы. Точный, короткий, взрывной удар. Не для того, чтобы сломать. Чтобы отключить.

Раздался глухой стук, и Горн ахнул не от боли (она придёт позже), а от шока. Его левая нога подкосилась, лишив его устойчивости. Он начал падать вперёз, прямо на меня.

Контроль и изоляция. Я не отскочил. Я пропустил его падающее тело дальше, и моя правая рука обхватила его шею сзади, не для удушения, а для контроля головы. Левая рука упёрлась ему в спину. Используя его же инерцию и ослабленную ногу, я развернул его и с силой, но без лишнего шума, пригвоздил лицом к грубому, влажному бревну сруба колодца.

Всё заняло три с половиной секунды. Может, четыре.

Он был обездвижен. Его здоровая нога дёргалась, пытаясь найти опору, но я своим весом и рычагом держал его в неудобном, беспомощном положении. Его дыхание вырвалось хриплым свистом из-за давления на грудь и горло. Он попытался что-то крикнуть, но я усилил нажим.

Я наклонился к его уху. Мой голос был тихим, холодным, без единого намёка на эмоции. Как инструктаж перед операцией.

— Мой паёк — мой. — Пауза. — Твоё право старших — закончилось. — Ещё пауза. Я позволил словам просочиться в его сознание, затуманенное болью, шоком и непониманием. — Понял?

Он попытался вырваться. Бесполезно. Я знал точки давления. Я знал, как держать. Я прижал сильнее. Он захрипел.

— Кивни, если понял, — прошептал я. — Иначе я сломаю тебе ключицу. Тихо. И уйду. А ты останешься здесь калекой. Кинт и Борк будут вытирать за тобой.

Угроза была не в жестокости