Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

Элви, Гендль и Ян сбились в кучку, стараясь быть как можно незаметнее. Но их глаза постоянно бегали в мою сторону. Вчерашняя сцена с избиением Элви и сегодняшняя немота Горна складывались у них в голове в неполную, но интригующую картинку. Они не знали, что случилось. Но они видели результат. Горн боялся. Или, по крайней мере, избегал. А раз сильный боится — значит, есть причина. И эта причина сидела в углу и спокойно доедала свою кашу.

Я ловил их взгляды, но не отвечал на них. Не кивал, не подмигивал. Любой знак мог быть истолкован как вызов или слабость. Я должен был оставаться нейтральной силой. Загадкой. Точкой притяжения, которая ничего не требует, но многое предлагает одним своим существованием.

День прошёл в этом напряжённом молчании. На плацу Виган, заметив хромоту Горна, спросил, что случилось. Горн буркнул что-то про «споткнулся о ведро». Виган посмотрел на него с явным недоверием, потом его взгляд скользнул по мне. Я стоял в строю, глаза в землю, идеальный солдат. Виган ничего не сказал, но в его глазах мелькнула тень мысли. Он что-то заподозрил.

Работы после обеда были распределены. Меня, к моей внутренней ухмылке, поставили с Элвием чистить ту же выгребную яму. Видимо, кто-то (Горн?) надеялся, что вонь и унижение вернут статус-кво. Ошибка.

Работая, я наконец заговорил с Элви. Не о вчерашнем, не о Горне.

— Спина болит? — спросил я, не глядя на него, погружая лопату в зловонную жижу.

Он вздрогнул, потом кивнул.

— Дёготь нашёл?

— Н… намазал. Спасибо.

— Не за что. Само пройдёт. Главное — инфекцию не занести. — Я сделал паузу, перебрасывая комья на кучу. — Ты из какой деревни?

Разговор о чём-то отстранённом, безопасном. Обычный человеческий разговор, который здесь был редкостью.

Элви, сначала удивлённый, постепенно разговорился. Он был из дальнего хутора, за рекой. Отец погиб на охоте, мать одна тянула его и двух сестёр. Пришёл набор — или сын идёт в солдаты, или семью обложат неподъёмным налогом.

— А ты? — робко спросил он в конце.

— Из-под Крутогорья, — ответил я, используя воспоминания Лирэна. — Та же история.

Это создавало связь. Общую судьбу. Не дружбу ещё, но понимание. Мы были одним и тем же расходным материалом в этой мясорубке. Просто я, судя по всему, оказался материалом чуть более… упругим.

Вечером, за ужином, случилось то, что окончательно обозначило сдвиг.

Мы сидели на своих местах. Горн, Кинт и Борк — у своего столба, поглощая пищу с мрачным видом. Мы, шныри, — по своим углам. Я уже заканчивал свою порцию, когда мимо меня, якобы направляясь вылить остатки воды, прошёл Элви. Он слегка споткнулся (или сделал вид), и из его рукава в мою почти пустую миску с похлёбкой упал небольшой, жирный, явно украденный кусок сала. Он упал беззвучно, будто его там и ждали.

Элви даже не взглянул на меня. Он просто прошёл дальше, к двери, и выплеснул воду.

Я посмотрел на сало, плавающее в остатках похлёбки. Это был не подарок. Это был символ. Первый шаг к товариществу. Молчаливое признание. «Ты сильный. Ты можешь нас защитить. Мы с тобой». И одновременно — проверка. Посмотрю ли я на Горна? Поблагодарю ли громко? Выдам ли его?

Я поднял ложку, зачерпнул сало вместе с похлёбкой и съел. Не торопясь. Как будто так и было задумано. Потом доел всё дочиста, встал и пошёл мыть миску. Проходя мимо Элви, который уже вернулся на своё место, я кивнул ему. Один раз. Коротко. И всё.

Этого было достаточно. Его глаза блеснули.

Гендль и Ян наблюдали за этой немой пантомимой. Они переглянулись. На следующий день, во время работы на дровяном складе, Гендль, проходя мимо, незаметно сунул мне в руку кусок засохшего, но ещё съедобного сыра — пайку, которую он, видимо, копил. Я взял, не глядя, и сунул за пазуху. Кивок. Молчание.

Так родился негласный договор. Я ничего им не обещал. Они ничего не просили. Но между нами установилась связь. Связь обречённых, которые нашли в своём ряду того, кто смотрит не в землю, а вперёд. И кто, возможно, знает путь.

Горн видел эти микродвижения. Видел, как шныри, обычно разобщённые и запуганные, теперь обмениваются краткими взглядами, когда думают, что он не видит. Видел, как они чуть прямее держат спины, чуть быстрее выполняют работу. Это бесило его ещё больше, потому что было непонятно. Он мог бы избить Элви снова, но теперь это уже не было бы простым утверждением власти. Это был бы вызов мне. А он боялся этого вызова.

Поэтому он ограничился тем, что утром третьего дня, когда я получил свой паёк (целый и невредимый), он громко, на весь барак, сказал Кинту:

— Видишь, как некоторые жируют? Наверное, на стороне у барина сосёт.

Это была жалкая, словесная атака. Признак слабости. Я даже не обернулся. Просто продолжил есть.

Вечером того же дня сержант Виган вызвал меня. Не как провинившегося. Он стоял у своего коня, проверяя подкову.

— Лирэн, — сказал он, не глядя на меня. — Я помню, ты с моей Бурой возился. Камень вынул.

— Так точно, сержант.

— И с крысами у Борща разобрался.

Я молчал. Это был не вопрос.

Он наконец поднял на меня глаза. В них не было подозрения. Была усталость и какое-то сложное, смешанное чувство.

— Ты не похож на других шнырей.

— Я просто делаю, что должен, сержант. Чтобы выжить. И чтобы… — я сделал паузу, — чтобы не подвести.

Последние слова я произнёс с лёгким ударением. Не «не подвести тебя», а просто «не подвести». Как солдат. Он это уловил.

— Чтобы не подвести, нужно уметь больше, чем воду таскать, — сказал он тихо. — Завтра после муштры останешься. Покажу, как щит правильно держать. Один на один. Без этих идиотов.

Это было больше, чем я мог надеяться. Не просто снисхождение. Признание. Предложение обучения. И, что важнее всего, альтернативная система авторитета. Теперь у меня была не только тень страха перед Горном, но и луч внимания со стороны законного командира.

— Слушаюсь, сержант, — ответил я ровно.

Когда я вернулся в барак, Горн попытался устроить мне выволочку за опоздание. Но его голосу не хватало уверенности.

— Шнырь, где шлялся?

— У сержанта Вигана, по приказу, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Он замер. Сержант. Законная власть. То, перед чем он сам пресмыкался. Он не мог пойти против этого. Он буркнул что-то неразборчивое и отвернулся.

В тот вечер, ложась спать, я чувствовал, как ландшафт вокруг меня изменился. Я был уже не одинокой мишенью