Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

с тобой раз уж встречались, боярышня, поговорили, друг друга поняли, да время поменялось. Сейчас заново спросить тебя хочу – люб тебе сын мой?

– Я мужа любить буду, государыня.

– Значит, не люб тебе Фёдор.

– Не знаю я его. Мыслей не знаю, души не ведаю. Как можно того полюбить, с кем и словом не перемолвился?

– А Федя говорил, что на гуляниях виделись вы.

– Виделись, государыня, но для любви этого мало.

– Ишь ты… в мое время иначе было. Приказали замуж выйти – и пошли.

– И мужа полюбила, верно, государыня?

Устя улыбнулась чуточку насмешливо.

– Полюбила, – проворчала Любава, понимая, что обыграла ее Устинья. – Ладно же. А готова ты сыну моему повиноваться?

– Испокон веков, государыня, муж в семье всему голова.

– А жена шея.

– Как скажешь, государыня.

Устя на Любаву смотрела, пыталась понять, что с той произошло. Вот не получалось у нее разобраться. Добряну бы сюда или бабушку, а она хоть и видит, а понять не может, да и видит-то не все. У человека вокруг тела словно ореол сияет, когда посмотреть особым взглядом. У кого светлее, у кого темнее, так видится. Когда человек на другого смотрит против солнышка, оно и видно.

У царицы вдовой оно тоже есть.

Только… ощущение такое, что этот ореол собаки драли. Клыками, когтями рвали, свисает он клочьями, от того царице и тяжко.

Сшить его? Вместе склеить? Можно и такое, да только Устинье до нее даже дотрагиваться не хочется. Еще с черной жизни противно.

Может, это и есть оно?

Явись Любава в рощу к Добряне, волхва ей помогла бы, нравится не нравится, долг ее таков. А Устинья может и не помогать.

Ни к чему ей, пусть останется, как останется. Уговорит царица кого – хорошо, а не уговорит, так и пусть ее, чай, сама Любава о других не думала.

– Сказала бы я тебе… – Царица закряхтела недовольная. – Не пара ты Феденьке, понимаешь?

– Как скажешь, государыня.

– Попомни мои слова, счастливыми вам не быть. Даже когда женится мой сын на тебе, не будет вам ни счастья, ни благословения!

Устя только плечами пожала. Могла бы, так фыркнула б презрительно, вот нашла чем пугать, после брака с сыном твоим – благословением? Да там весь брак проклятьем вышел, врагов так не мучают, сразу убивают!

– Как скажешь, государыня, так и будет.

– Уйди…

Устя поднялась да и вышла. Лицо печальное держала, до самой комнаты своей не улыбнулась.

– Устя, как прошло все?

– Плохо, Асенька. Не по душе я царице Любаве.

– Ой…

– Асенька, ты сходи, попроси для нас чего сладенького, хоть яблок – тоску заесть.

– Сейчас, Устя.

И только когда дверь закрылась за Аксиньей, смогла Устя упасть на лавку и тихо, злорадно рассмеяться.

Было ли такое в черной жизни?

Было!

Только и государыня Любава в силе была, хорошо себя чувствовала, и сама Устинья глаз поднять не смела, и разговор другим оказался.

Как сейчас помнилось:

– Ты моему сыну люба. А любишь ли его?

– Не знаю, государыня…

– Верность ему хранить будешь? Детей ро2дишь?

– Д-да, государыня.

– Посмотрим, что ты за птица такая!

Как Устя догадалась о любви своей промолчать? Чудом Божьим, не иначе, не узнал никто. А потом и замуж она вышла, и все равно молчала, молчала… ненавидела!

Свекрови помогать?

Не была Устя никогда настолько доброй, даже в той, черной жизни – не была. Робкой, запуганной, безразличной, наверное… не доброй!

Не готова она для Любавы что-то делать. Тем более… а как это выглядеть должно?

Устя раскроется, силу свою покажет, уязвимой станет… для кого?

Бабушка не просто так сказала, что в доме Захарьиных черное есть. Когда продолжать мысль, то замешан в недобром боярин Данила, но чтобы он втайне от сестры черное творил? Не верила в такое Устя, скорее уж Любава начала и брата подучила. Скажут люди, царица не могла что-то такое делать, богобоязненная она?

Ой как могла. Устинья цену ее страху Божьему отлично знала, не боялась Любава, лишь вид делала, напоказ крестилась, а была б ее воля, и рукой не повела бы.

Хороша она собой была, никто не спорит, но с чего царь ее выбрал, да так полюбил, что на других не смотрел? Может, не просто так?

Что ж сама Устинья-то дурой такой была, что ж не думала, не расспрашивала? Столько всего могла увидеть, услышать и все мимо пропускала, нарочно вмешиваться да вслушиваться не хотела, от всего сторонилась.

А как бы ей сейчас все это помогло!

Ничего, она сейчас будет ушки на макушке держать, сейчас все разузнает.

Хотя… все меняется. И разговор уже другой получился, и Любава другая стала. Почему так?

Потому что сама Устинья изменилась. И другого ответа у девушки не было.

А вот КАК это повлияло и НА ЧТО?

В этом Усте еще разобраться предстояло.

* * *

Так-то в комнаты к боярышням являться не принято, но для боярина Раенского много какие законы были не писаны. Считай, царицы вдовой брат.

Потому Анфиса Утятьева его в своей комнате обнаружила и не удивилась, поклонилась молча.

Какая уж тут гордость?

Ей за Фёдора замуж выйти хочется, чай, лучший жених на всю Россу, а такое коли получится, Платон Раенский и ей дядей будет. Понимать надо, не выпячивать себя.

Покамест скромной да тихой быть надобно, потом-то она всем покажет, кто тут главный, а сейчас – сейчас потерпит она. Даже эту наглую выскочку – Устинью!

Уж опосля Анфиса с ней сквитается, ни жеста не забудет, ни взгляда насмешливого.

– Подобру ли, боярышня?

– Благодарствую, боярин. – Знать бы еще, чего ты забыл в моих покоях?

– Скажи мне, боярышня, сильно ли тебе замуж за племянника моего хочется?

Анфисе отвечать и не надо было, так глазами полыхнула, что боярин все сам понял. И усмехнулся:

– А на что бы ты пошла ради этого?

– На что угодно! – пылко Анфиса ответила. Смутилась на секунду, потом повторила уже увереннее: – На что угодно, боярин!

– И греха не побоишься?

– Какого греха, боярин?

– Сама видишь, не до тебя Фёдору. Понимать должна, когда ты парню нравишься, а когда и не смотрит он на тебя.

Анфиса понимала.

– Заболоцкая ему по нраву, вижу я.

– А меж тем она тебе и в подметки не годится. Ей до такой красоты, как твоя, семь верст ехать, не доехать.

Анфиса улыбнулась польщенно, косу через пальцы пропустила. Знала она, что красива, но услышать лишний раз все одно приятно.

– Правда, боярин.

– Не задумывалась ты, почему так-то?

Анфиса плечами пожала. Да и вообще