Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Не удержался, приказал позвать.

И не пожалел.

Вошла боярышня, в сарафане простом, зеленом, поклонилась почтительно, в пол.

– Благослови, владыка.

Макарий и благословил, не поленился.

Заодно и пригляделся получше.

А что такого-то?

Боярышня стоит, симпатичная, коса длинная, каштановая, личико симпатичное. Не красавица редкая, навроде той же Утятьевой, но очень даже приятная боярышня. Фигурка, опять же, и спереди есть на что полюбоваться, и сзади за что ущипнуть… прости, Господи, за мысли грешные. Ну точно б ущипнул лет тридцать тому назад, а сейчас только смотреть и осталось.

Стоит, глазищи опустила, как оно приличествует, руки тоже спокойно опущены, платье не перебирают, не нервничает боярышня. Вины за собой не чует, да и какая на ней вина?

Что царевичу она по сердцу пришлась?

Так то и не грех, он парень молодой, она девушка красивая, такое и само по себе случается. Почему эта, а не та?

И не таких любят-то! Макарий всякие виды видывал, и с хромыми живут, и с рябыми, и с косыми. И ведь любят же! И живут-то сча́стливо.

– Проходи, Устинья Алексеевна, удели уж старику времени немного.

Боярышня прошла, села, на прибор чайный посмотрела. Нарочно Макарий его поставил, иноземный, с кучей щипчиков, сахарницей, молочником, прочей утварью – интересно ему стало.

– Поухаживать за тобой, владыка?

– И поухаживай, чадо. Я чай с молоком люблю, грешен.

Пристрастился, приучила его Любава, сначала вкуса не понимал, а потом приятно стало. Но девчонка-то эта откуда что знает?

И руки не дрожат у нее, и движутся спокойно. Видно, не в первый раз она такое проделывает.

– Я погляжу, у тебя дома тоже чай любят?

Устя головой качнула быстрее, чем подумала.

– Нет, владыка, не любят. И с молоком тоже.

– А ты с ним ловко управляешься.

– Видывать приходилось. Я и запомнила.

Такое быть могло, Макарий и внимание заострять не стал. Вместо этого расспрашивать начал.

– А поведай мне, боярышня о своей семье? Про отца своего, про матушку?

Устя отвечала, Макарий смотрел. И все время удивлялся.

Всякое в жизни бывает, конечно. А только некоторые вещи не спрячешь. Сидит перед тобой девушка, разговаривает, а ощущение, что она старше своего возраста раза в два.

И знает очень много. И языки превзошла, и про жития святых говорит рассудительно… Откуда ей знать-то столько?

Вроде и не девушка молодая с ним говорит, а человек взрослый, поживший, переживший многое и многих.

– Доводилось ли тебе, боярышня, близких терять?

– Кому ж не доводилось такое, владыка?

И снова – ровно и правда сказана, да не вся.

Метнулось что-то темное в серых глазах, скользнуло да и пропало, ровно не бывало. Да что ж за девка такая непонятная?

– Скажи, боярышня, люб ли тебе Фёдор Иоаннович? Слово даю – все сказанное только между нами и останется. Никому не передам.

И снова тень.

– Не люб, владыка. Как любить человека, когда не знаешь его?

– Не злой он, не подлый…

Молчание в ответ.

– Царевич. Для многих и этого довольно.

– Не для меня, владыка.

Как ни пытал ее Макарий, а все одно не смог странного чувства избыть.

Сидит перед ним девушка юная, а словно смотрит из ее глаз кто-то старый, усталый. И все хитрости Макария ему наперед видны. И… не доверяют ему, не верят.

А ведь не враг он…

Обидно сие.

Или…

Что ты скрываешь, боярышня Устинья? Надобно бы о семье твоей поболее узнать. Сестру расспросить, что ли?

* * *

Устя от патриарха вышла мокрая, словно мыша.

Свернула в один из потайных углов, коих так в палатах много, к стене прислонилась. Потом и вовсе на пол сползла, дерево приятно щеку захолодило.

Макарий, Макарий…

Помнит она все, отлично по своей черной жизни помнит.

Сколько ж тебе еще отмерено, патриарх?

Года три, не более. Не отравят тебя, не железом холодным убьют, просто срок твой придет. Смерть, она за всеми в свой черед приходит, а ты весь тот год себя плохо чувствовал, вот и прихватило однажды.

Но это уж потом будет.

А до того…

Устинья и свое венчание с Фёдором помнила. Как сквозь кисею какую, а помнила. И Макария.

Помнила, как беседовал он с ней в прошлый раз, правда, уж после свадьбы, наставлял терпеть и покорствовать. А она и так противиться не могла, все было ровно в дурмане каком.

А еще…

Не друг ей Макарий, и Борису не друг. Он родня Раенским. В той, черной жизни он их хорошо поддерживал, хоть и не впрямую, но показывал, чью сторону держит. Да они и сами по себе силой были, так что патриарх просто им помогал немного. А сейчас кого он выберет?

Вот вопрос…

Тогда-то и Борис умер, и никакой другой силы, окромя Фёдора, не было.

А сейчас?

Друг Макарий или враг? Или – так?

Устя не знала ответа. Не только патриарх на нее смотрел, понять пытался, она тоже думала, вглядывалась, достоин он доверия – или нет?

И не знала ответа, не ведала.

Нет, не понять, опыт у нее есть, да только и патриарха раскусить задача нелегкая, он тоже умен да хитер. Ждать надобно, смотреть надобно, пусть себя хоть как проявит.

* * *

Долго Вивея думала, как зелье подлить Устинье.

Подлить-то можно, надобно самой вне подозрений остаться. А как?

Из чужих рук не берет ничего боярышня, только у сестры. Та сама на поварню ходит, сама все приносит. Вроде и бестолкова она, а понимает, что отравить али испортить сестричку могут, дело нехитрое. А как Устинье конец, так и Аксинья из палат царских быстрой ласточкой полетит.

Послать боярышне сладостей каких?

Опять не притронется, да еще розыск начнут, тут и попасться легко.

А общий стол?

И тут беда. Когда не знаешь, кому зелье достанется… Вивея б и всех соперниц разом перетравила, да надо-то одну. А попадет ли ей яда?

Кто знает?

Но по размышлении здравом Вивея рискнуть решила.

Все видели, что заливное она не ест никогда, было такое за Вивеей. Не нравилось ей. Оно все студенистое, дрожащее… в рот брать противно, на языке пружинит… так и хочется сплюнуть.

Все уж и попривыкли, что заливное ей не подавать, подальше отставить.

А вот ежели в него яд добавить?

А там уж кому повезет?

Вивея подумала, да так и сделала. Пришла чуточку пораньше, когда на стол уж накрыли, мимоходом над одним блюдом рукавом провела, с другого кусочек ухватила. И такое случалось,