Янтарная гавань - Виолетта Орлова

предметы и людей. А потом умер отец. Родитель мой, конечно, был ужасным человеком, теперь я это отчетливо осознаю, но все же благодаря ему я появилась на свет. Мне даже кажется, он по-своему любил меня и желал добра. Я знаю, что он часто был несправедливо жесток, особенно к рабам, но в Мире чудес другие законы и правила, согласно которым в рабстве нет ничего предосудительного.

– Зачем ты говоришь это сейчас?

– Просто теперь у меня появилось то же чувство. Болит голова и эти мерзкие черточки перед глазами. Я предчувствую ближайшую гибель «Когтя», назови это интуицией, если хочешь.

– Не надо кликать беду, Тилли, – серьезно сказал Кирим, озабоченно глядя на подругу.

– Это вовсе не страх и не паникерство, просто я почувствовала, что хочу объясниться со всеми, – грустным голосом продолжила Тиллита. – Мы никогда не разговаривали по душам, я безо всякого желания примкнула к вашей группе, сейчас, конечно, я ни о чем не жалею, но теперь, в минуту неизвестности мне нужно кое-что прояснить. Я знала, что каждый из вас лучше меня во сто крат, и во время нашего путешествия я всячески старалась соответствовать этой высокой планке. Я не капризничала, редко вспоминала былую жизнь в шатрах, старалась быть стойкой и смелой, никогда не жаловалась. Я отчетливо понимала, что оказалась в таком прекрасном обществе лишь благодаря человеку, чье благородство и доброта еще не так давно не произвели бы на меня ни малейшего впечатления, но теперь его образ словно бы освещает мой путь и показывает, к чему я должна стремиться. Я поймала стрелу вместо тебя, Кирим, и ты назвал себя моим должником. Что ж, формально это так. Только в тот момент я не столько желала спасти тебя, сколько хотела доказать Артуру, что я тоже способна на самопожертвование. Одна только гордость двигала моим поступком, больше ничего.

Оказавшись среди вас, я вдруг сделалась совсем несчастной, так как поняла, что вряд ли я смогу хоть на десятую долю походить на кого-то из вас. На Тина, решительно оставившего спокойную жизнь, блистательную карьеру и учебу на дереве ради лучшего друга. На Даниела, чей пример отлично показывает, что внешность зачастую обманчива, и никто, даже мы сами, не догадываемся о потенциале, скрытом в наших сердцах. На Тода, много раз ошибавшегося, но, несмотря на это, честного и готового вовремя признать все свои промахи и искренне извиниться за них. На тебя, Кирим, которого я полюбила всем сердцем, хоть, как мне кажется, с некоторым оттенком чувства собственности, свойственного госпоже по отношению к рабу. Диана мне никогда не нравилась; вначале потому, что ее так самозабвенно любил Артур, потом, наверное, по старой привычке. Впрочем, сейчас я поменяла свое мнение, и, наверное, если мы выживем и доберемся до Тимпатру, то сможем стать настоящими подругами. Скорее всего вы в глубине души осуждали меня; за то, что я была богачкой, за то, что мой отец измывался над рабами, за то, что я могла преспокойно смотреть на Потешные бои, не испытывая при этом угрызения совести. Какое-то время я тоже стыдилась саму себя, а более всего – моего отца, который научил меня быть безразличной к другим людям. Но после Раторберга я вдруг поняла, что ошибаются все, в том числе и мой отец. Но он поплатился за свои ошибки смертью и не заслуживает того, чтобы его вспоминали с ненавистью. Поэтому я не стыжусь более его, равно как и саму себя. Что было, то было, ведь отправная точка пути менее важна, чем конечная. Я, наверное, еще смогу стать лучше. Если выживу сегодня, – Тилли сбилась и замолчала, увидев, как исказилось лицо Кирима, когда она упомянула отца. – Жаль только, что не удалось помочь Артуру, – вдруг неловко закончила она свою речь.

Ребята угрюмо молчали. Да и что они могли ответить? Случилось так, что их недолгое совместное путешествие оборвалось самым неожиданным образом – они лишились цели своего пути. Теперь, когда рядом с ними не было руководителя, все их старания в некотором роде обессмысливались. По крайней мере, беднягам так казалось в этот момент, когда они, удрученные горем, голодные, избитые и связанные, сидели на борту «Когтя» в компании головорезов, готовых в любую секунду лишить их жизни. Скудное дневное освещение выявляло резкие очертания их понурых лиц с каким-то одинаковым тусклым серым оттенком.

– Зато никто не отступил! Мы делали все, что могли, и были все время вместе! – сказала тогда Диана дрогнувшим голосом. – Это многого стоит. И потом, как бы безрассудно это ни звучало, я не верю, что Артур с Инком погибли!

– Я согласен с тобой, – подал вдруг голос Даниел, чем невероятно удивил всех. Если уж даже самый пессимистичный из них верит в благополучный исход, то остальным должно быть стыдно за трусость и уныние!

Между тем корабль медленно приближался к таинственной точке, которую Грызун окрестил словом «лес». И действительно, данное наименование как нельзя лучше характеризовало картину, открывшуюся перед глазами путешественников. Лукавое солнце окончательно скрылось за тяжелые тучи, резко похолодало; и если в Раторберге стоял иссушающий зной, то здесь, напротив, в полной мере ощущалась промозглая погода, характерная более для слизня. Из трясинной густой воды, как из чернозема, торчали гигантские хвосты червей, напоминавшие лысые деревья, напрочь лишенные листвы. Загадочные чудовища не двигались, словно и впрямь принадлежали к миру скорее неживому, и от их гладких склизких тел веяло чем-то унылым и меланхоличным. Эти своеобразные «деревья» возвышались в пятнадцати единометрах над водой, создавая своими массивными хвостами страшный и унылый лабиринт, сквозь который и предстояло проплыть отважным морякам.

По мере того, как их маленькое суденышко продвигалось вперед, тощее лицо Уса начинало принимать странный зеленоватый оттенок, словно только сейчас его желудок взбунтовался против устричной настойки, с таким наслаждением выпитой вчера вечером. Да и вся команда, надо признать, выглядела испуганной. Теперь это уже был не сброд головорезов, а скорее жалкая стайка растревоженных короедов, бестолково расползавшихся по кораблю. Грызун продолжал стоять на носу; голая коричневая грудь его вздымалась в такт его взволнованному дыханию. Предчувствовал ли он, что ведет команду на верную гибель? Да, возможно, но предводитель также знал, что путь через Черную заводь – самый близкий до Тимпатру. Жажда скорой наживы так овладела его сердцем, что напрочь отбила инстинкт самосохранения.

Очень часто человек видит перед собой цель, которая настолько завладевает всем его существом, что бедняга невольно становится ее рабом. Этот неразумный старательно оправдывает все средства, даже самые скверные и подлые, которые он полагает на пути к цели, и