Последний архив - Андрей Петров (petrov)

Волков шёл сразу за ней, держа резак наготове. Позади слышались шаги остальных — тяжёлое дыхание Моряка, тихий шёпот Кадета, который продолжал переводить символы, появляющиеся на стенах. Гремлин замыкала процессию, постоянно оглядываясь назад, словно ожидая погони.

Но погони не было. Вместо этого была... музыка?

Сначала Волков подумал, что это галлюцинация. Слабая мелодия, доносящаяся откуда-то из глубины станции. Но постепенно она становилась громче, отчётливее. Это была колыбельная. Простая, детская колыбельная, которую он пел Маше, когда она была маленькой.

Спи, моя радость, усни,В доме погасли огни...

— Вы слышите? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Что именно? — Гремлин прислушалась. — Я слышу только гул систем и... что-то похожее на биение сердца?

— Каждый слышит своё, — пояснила Первая, не оборачиваясь. — Архив пытается зацепить вас. Использует самые глубокие воспоминания, самые сильные эмоциональные связи. Для вас, командир, это голос дочери?

Волков не ответил. Колыбельная звучала всё ближе, и теперь он различал голос — детский, чистый, немного картавящий на "р". Маше было четыре, когда она начала подпевать ему. Четыре года, два месяца и семнадцать дней. Он помнил точно, потому что на следующий день улетел в свой первый дальний рейс.

— Не слушайте, — предупредила Первая. — Что бы вы ни слышали, это ложь. Красивая, убедительная. Архив не может воскресить мёртвых. Он может только имитировать их.

— Откуда вы знаете, что она мертва? — резко спросил Волков.

Первая остановилась, медленно повернулась. В полумраке туннеля её глаза светились слабым внутренним светом — побочный эффект двухвековой трансформации.

— Потому что живые не поют из стен космической станции в сотнях астрономических единиц от Земли, — сказала она почти мягко. — Простите. Я знаю, как это больно. В первые годы архив показывал мне мою семью. Мужа. Сына. Они умоляли меня сдаться, принять "дар" архива. Обещали, что мы будем вместе навечно. Всё ложь.

Она снова повернулась и продолжила путь. Но Волков заметил, как дрогнули её плечи при упоминании семьи. Двести лет, а боль никуда не делась.

Аварийное освещение вдоль стен мигнуло и стало ярче — признак того, что Лета восстанавливает контроль над энергосистемами. Нужно торопиться.

Туннель разветвился. Три прохода, уходящих в разные стороны. Первая остановилась, несколько секунд что-то прикидывала, а затем уверенно свернула в левый.

— Почему этот? — спросила Гремлин.

— Запах, — коротко ответила Первая. — Средний пахнет озоном — там высоковольтные кабели, архив электризовал их. Правый пахнет гнилью — там складированы неудачные эксперименты. А левый пахнет... почти свободой.

— Почти?

— Мы всё ещё внутри станции. Настоящей свободы не будет, пока не окажемся в открытом космосе. Но это ближайший путь к док-отсекам.

Они углубились в левый туннель. Здесь было теснее, приходилось идти согнувшись. Органические стены выделяли какую-то жидкость — не совсем слизь, не совсем конденсат. Она светилась слабым фосфоресцирующим светом, оставляя дорожку за каждым прикосновением. Где-то вдалеке послышался механический стон — системы перезапускались, архив латал дыры в своей структуре.

— Не давайте этой дряни попасть на кожу, — предупредила Первая. — Она содержит наномашины архива. Медленно, но верно перепишет вашу ДНК.

— Что? — Моряк отдёрнул руку от стены, о которую только что опёрся. — Какого чёрта вы раньше не сказали?

— Вы в скафандрах. Пока герметичность не нарушена, вы в безопасности. Но если есть хоть микротрещина...

Она не договорила. Не нужно было. Все понимали, что означает перезапись ДНК в этом месте.

Туннель снова вильнул, на этот раз вниз. Гравитация здесь работала странно — казалось, они спускаются по отвесной стене, но ноги уверенно стояли на "полу". Дезориентация накатывала волнами, заставляя хвататься за стены.

— База, приём, — Волков в очередной раз попытался связаться с кораблём. — Кто-нибудь...

Звук взорвался в наушники с такой силой, что он невольно вскрикнул. Но это была не просто статика. В белом шуме различались голоса — сотни, тысячи голосов, говорящих одновременно. И среди них...

— Папа? Папочка, ты где? Мне страшно, папа. Здесь темно. Здесь холодно. Почему ты меня оставил?

— Выключите связь! — рявкнула Первая. — Немедленно! Архив научился использовать радиоволны как носитель!

Он отключился, но было поздно. Образ уже закрепился в сознании. Маша, идущая к нему через пустоту. Маша, которой не должно здесь быть. Маша, которая...

— Шеф! — крик Гремлин вырвал его из транса. — Стены!

Он огляделся. Органические стены туннеля покрывались буграми, словно под поверхностью что-то двигалось. Бугры росли, вытягивались, начинали обретать форму. Лица. Десятки лиц проступали сквозь плоть стен. Искажённые, кричащие, умоляющие.

— Экспонаты, — прошептал Кадет. — Это же... это те, кого архив не смог полностью каталогизировать. Застрявшие между жизнью и записью.

Лица открывали рты в беззвучных криках. Некоторые были почти человеческими. Другие принадлежали существам, которых Волков не мог даже представить. Но в их выражении читалось одно и то же — агония существования, которое не может ни продолжиться, ни закончиться.

— Не смотрите на них, — приказала Первая, ускоряя шаг. — И не слушайте, если заговорят. Это ловушки архива. Он использует неудачные эксперименты как приманку для сочувствующих.

Но как не смотреть? Лица были повсюду. На стенах, на потолке, даже под ногами. Некоторые следили за проходящими пустыми глазницами. Другие тянули призрачные руки, словно умоляя о помощи.

И среди них...

Нет. Это невозможно.

Маленькое лицо в стене справа. Круглые щёки, россыпь веснушек на носу, непослушная чёлка.

— Маша? — Волков остановился как вкопанный.

Лицо повернулось к нему. Глаза — карие, с золотыми искорками, точь-в-точь как у матери — смотрели с узнаванием.

— Папа, — губы зашевелились, но звук шёл не из стены, а откуда-то изнутри его черепа. — Папа, помоги мне. Больно. Так больно. Вытащи меня, папа. Пожалуйста.

— Это не она! — Первая схватила его за плечо, развернула к себе. — Слышите меня? Это. Не. Она. Архив сканирует ваши воспоминания и создаёт идеальную приманку!

— Но если есть шанс...

— Нет шанса! — в голосе Первой прорезалась ярость. — Думаете, я не велась на это? Думаете, не пыталась спасти "своих" из стен? Знаете, что происходит, когда прикасаешься к ним? Они втягивают тебя внутрь! Делают частью стены! Я потеряла так троих в первые годы!

Волков смотрел на маленькое личико в стене. Маша — или то, что притворялось Машей — плакала теперь. Слёзы