Голоса иных миров - Эдуард Сероусов

Ричард сел, его взгляд также был прикован к красно-синим нейронным картам.

– Впечатляюще, – заметил он после паузы. – И немного пугающе.

– Да, – согласилась Ева. – Странно видеть, как твой собственный мозг… меняется. Становится чем-то, чего ты не понимаешь.

Ричард кивнул, его лицо выражало сочувствие.

– Я пришел поговорить именно об этом. О том, как мы все меняемся. И не только физиологически.

Ева свернула голограммы и повернулась к нему.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не замечаешь, как меняется динамика в команде? – спросил он. – Юсуф становится всё более одержимым своими «открытиями». Фернандо постоянно говорит о «красоте» коммуникационных паттернов Харра. Даже ты…

Он замолчал, явно не желая обидеть её.

– Даже я что? – мягко подтолкнула Ева.

Ричард вздохнул.

– Ты всегда была интенсивно сосредоточена на своей работе, Ева. Но в последние дни это перешло в нечто большее. Ты практически не покидаешь лабораторию, едва ешь, мало спишь. Твои глаза… горят странным огнем, когда ты говоришь о новых лингвистических структурах, которые обнаружила.

Ева хотела возразить, но поняла, что он прав. Она действительно погрузилась в работу с интенсивностью, граничащей с одержимостью. Каждое новое открытие в сигналах Харра вызывало почти эйфорическое возбуждение, желание погрузиться глубже, понять больше.

– Я просто… – она запнулась, пытаясь подобрать слова. – Мы так близко к прорыву, Ричард. Я чувствую это. Мы начинаем видеть структуру их коммуникации, её логику, её…

– Красоту? – закончил он с легкой иронией.

Ева смутилась.

– Да, наверное. Есть какая-то эстетическая привлекательность в этих паттернах. Что в этом плохого?

– Ничего, если это не затмевает твой критический анализ, – мягко ответил Ричард. – Ничего, если ты помнишь, что мы здесь не только для того, чтобы восхищаться Харра, но и чтобы объективно их изучать. Понимать не только их, но и возможные последствия контакта для человечества.

Ева задумалась. Действительно ли её научный подход был скомпрометирован эмоциональной реакцией на коммуникационные паттерны Харра? Сложно было судить объективно.

– Ты говорил с Штерном об этом? – спросила она.

– Да, – кивнул Ричард. – Он тоже обеспокоен. Не только изменениями в нашем мозге, но и в нашем поведении, нашем отношении. Он считает, что мы должны быть более осторожными.

– В чем именно?

– В том, как мы интерпретируем сигналы Харра. В том, какие выводы делаем о их намерениях. В том, как интегрируем их коммуникационные паттерны в наши собственные системы.

Ева почувствовала раздражение.

– Ты предлагаешь замедлить исследования? Сейчас, когда мы наконец начинаем понимать?

– Я предлагаю баланс, – спокойно ответил Ричард. – Энтузиазм, темперируемый осторожностью. Открытость, сочетающаяся с критическим анализом. Я беспокоюсь, Ева, что некоторые из нас начинают терять этот баланс.

Ева хотела возразить, защитить свой подход, но что-то в его словах резонировало с её собственными невысказанными опасениями. Разве не думала она сама нечто подобное, наблюдая за изменениями в поведении Юсуфа?

– Ты прав, – наконец признала она. – Я… я должна быть более внимательной к своим реакциям. К тому, как все это влияет на меня.

Ричард улыбнулся, его лицо смягчилось от облегчения.

– Я знал, что ты поймешь. Ты всегда была самой рациональной из нас, даже в своей страсти к работе.

Они продолжили разговор, обсуждая изменения в команде, возможные стратегии для поддержания объективности, планы на оставшийся период бодрствования. Ева ценила эту беседу – Ричард был стабильным якорем в водовороте событий, его антропологическая перспектива помогала увидеть более широкую картину.

Когда он ушел, Ева долго сидела неподвижно, погруженная в размышления. Была ли она действительно так изменена, как он предполагал? Утрачивала ли критическую дистанцию, необходимую для научного анализа? Или, может быть, эти изменения были необходимой адаптацией для понимания принципиально иного разума?

Не найдя однозначных ответов, она решила сосредоточиться на том, что могла контролировать – своей текущей работе. Она активировала рабочую станцию и погрузилась в анализ новых данных о лингвистических структурах Харра, стараясь поддерживать баланс между захватывающим интересом и критическим мышлением, о котором говорил Ричард.

Последние дни периода бодрствования прошли в напряженной работе. Команда пыталась максимально использовать доступное время перед погружением в следующий цикл гибернации, который должен был продлиться три года.

Модифицированная программа обучения во сне, лишенная прямых паттернов из сигналов Харра, была готова. Все системы корабля были проверены и признаны функционирующими нормально. Были проведены еще несколько медицинских и психологических тестов, чтобы убедиться, что экипаж готов к длительной гибернации.

Вечером перед погружением Штерн собрал всех в обзорном куполе – полусферическом помещении с прозрачными стенами, откуда открывался вид на окружающий космос. Звезды казались неподвижными точками света в бесконечной черноте, напоминая о колоссальных расстояниях, которые они уже преодолели и которые еще предстояло преодолеть.

– Завтра мы начинаем наш третий цикл гибернации, – сказал Штерн, глядя на каждого члена экипажа. – Когда мы проснемся, будет седьмой год нашего путешествия. Мы будем на две трети пути к нашей цели.

Он сделал паузу, его обычно строгое лицо смягчилось.

– Эти две недели были… сложными для всех нас. Мы столкнулись с неожиданными открытиями, с изменениями в нас самих, с вопросами, на которые пока нет ответов. Но я хочу, чтобы вы помнили – мы команда. Несмотря на разные перспективы, разные реакции, разные приоритеты, мы все еще работаем вместе для достижения общей цели.

Ева посмотрела на своих коллег. Юсуф выглядел задумчивым, его глаза были устремлены в космос, словно он искал там ответы. Фернандо нервно постукивал пальцами по колену, энергия, которая обычно делала его таким живым, сейчас казалась сдерживаемой, направленной внутрь. Чжао сохраняла свою обычную невозмутимость, но Ева заметила новые линии напряжения вокруг её глаз. Анна наблюдала за всеми с профессиональным вниманием психолога, но и в её взгляде было беспокойство. Ричард стоял спокойно, его присутствие излучало стабильность, хотя Ева знала, что внутренне он тоже был обеспокоен изменениями в команде.

– Перед тем, как мы разойдемся для подготовки к гибернации, – продолжил Штерн, – я хотел бы услышать от каждого из вас. Не научные отчеты, не анализы, а просто… мысли. Чувства. Ожидания. Что вы думаете о том, что ждет нас впереди?

Это было необычно для Штерна – он редко просил о личных перспективах, предпочитая сосредоточиться на операционных деталях и научных результатах. Возможно, даже он чувствовал потребность в более глубоком человеческом контакте перед долгим сном.

Ричард был первым, кто заговорил.

– Я думаю о контрасте, – сказал он, глядя на звезды. – Между тем, что мы знаем, и тем, чего не знаем. Между нашими человеческими перспективами и возможными перспективами Харра. Моя дисциплина, антропология, всегда была о понимании Другого, о преодолении культурных барьеров. Но