Концессионер - Дмитрий Шимохин

Я отложил карандаш. В купе повисла тишина, нарушаемая лишь мерным стуком колес. Лицо Кокорева было бледным. Изумление на нем сменилось полным, почти суеверным шоком. Он смотрел на меня как на провидца или колдуна.

«Откуда он все это знает⁈ Черт… или гений? Да какая разница! С такими идеями… мы перевернем весь мир!» — казалось, было написано на его лице.

— Владислав… это все… это возможно? — выдохнул он, и в его голосе больше не было снисходительности, лишь жадный блеск в глазах.

— Более чем, — спокойно ответил я. — Но это требует денег. И воли. У вас есть воля, Василий Александрович. Но, как вы сами сказали, у вас сейчас нет свободных денег на такие масштабные инвестиции.

Я выдержал паузу, нанося решающий удар.

— Так вот. Я предлагаю вам обмен. Баш на баш. Я отдаю вам свой пакет акций «Сибирского Золота» на семьсот тысяч рублей. А вы мне — долю в вашем нефтяном Товариществе. На ту же сумму.

Кокорев вздрогнул, как от удара.

— На семьсот тысяч⁈ Да это почти половина моего пая! Я не могу, Владислав! Мои компаньоны меня не поймут! Я не могу так размывать свою долю!

— Хорошо, — я понимающе кивнул. — Я не настаиваю. Давайте так: триста на триста. Акции «Сибирского Золота» на триста тысяч рублей в обмен на вашу долю в бакинском деле на ту же сумму. Остальные четыреста тысяч по «Сибирскому Золоту» я вам просто продам, но позже, с рассрочкой. Когда ваша нефть даст первую прибыль.

Этот компромисс был тем спасательным кругом, который ему был так нужен. Он получал и технологию, и партнера, и отсрочку по платежам, сохраняя при этом контроль над своим детищем.

— По рукам! — выдохнул он, с силой ударив своей тяжелой ладонью по моей. — Сделку оформим в Петербурге, у стряпечег!

Напряжение спало. Кокорев, возбужденный, как юнец, плеснул в стаканы коньяку.

— Ну ты голова, Тарановский! Вот уж не ожидал! — с восхищением пробасил он, поднимая стакан. — Это и было твое главное дело, про акции?

Я сделал глоток, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— Нет, Василий Александрович, — усмехнулся я. — Это так… разминка. Мои планы куда шире…

Кокорев замер с рюмкой в руке.

— Не разминка⁈ — проревел он, его лицо выражало полное недоумение. — Да что же может быть шире, чем нефть и дороги⁈

— Территории, Василий Александрович, — спокойно ответил я. — Целые провинции. Что вы знаете о Маньчжурии? Не о той, что по берегу Амура. А о той, что за рекой.

Он пожал могучими плечами, отхлебывая коньяк.

— Да что о ней знать? Дикий край. Бандиты-хунхузы, маньчжуры ленивые, китайцы-кули. Мы оттуда чай возили, пока англичане все дело не испортили. Пустыня, одним словом.

Я молча достал из своего саквояжа и разложил на столике трофеи: ту самую английскую геологическую карту, которую мне все же вернул губернатор, и богато украшенные, но варварские ножны от меча-дао, снятые с одного из атаманов. Предметы выглядели чужеродно на фоне бархата и полированного дерева купе.

— Это не пустыня. Это — золотое дно. Которое прямо сейчас, пока мы тут чаи распиваем, уходит у нас из-под носа.

Используя эти предметы как наглядные пособия, я начал свой рассказ. Я говорил не как авантюрист, а как аналитик, излагая голые, жестокие факты.

— Власть цинского императора в Маньчжурии — фикция. Регион отдан на откуп продажным амбаням. Реальная власть — у атаманов хунхузов, которые разделили край на свои «удельные княжества». Политический вакуум.

Затем я развернул карту, указывая на английские надписи.

— Вот, смотрите. Это работа британских инженеров. Они уже там. Они не просто торгуют. Они составляют карты, ищут золото, серебро, уголь. Они вооружают хунхузов, превращая их в свою частную армию. Они готовятся забрать эту землю себе. Тихо, без объявления войны. — Но это не Китай, Василий Александрович. Это — бурлящий котел. Там живут остатки гордых маньчжуров, корейцы, монголы, эвенки. Если туда придут китайцы-ханьцы со своим упорством, они за сто лет превратят эту землю в еще одну китайскую провинцию. Они ассимилируют, задушат, уничтожат всех.

Мой голос стал жестче, в нем зазвучала сталь.

— Именно сейчас, пока Китай сотрясают восстания тайпинов и «факельщиков», пока власть Пекина слаба как никогда, у России есть уникальный шанс. Исторический шанс, который выпадает раз в столетие. Мы должны войти в Маньчжурию. Не как завоеватели. А как сила, несущая порядок. Мы уничтожим хунхузов. Мы защитим малые народы — маньчжуров, эвенков — от полного уничтожения. Мы дадим этой земле закон и развитие. Мы создадим там новую, русскую провинцию. Желтороссию. С русскими школами, русскими законами и русскими инженерами. И благодарные маньчжуры и монголы станут самыми верными подданными нашего Государя!

Я сделал паузу, глядя в ошеломленные глаза Кокорева.

— И главное, Василий Александрович… Главное, ради чего все это. Мы получим то, о чем мечтали все наши государи. Мы получим незамерзающий порт на Желтом море. И мы проведем к нему нашу железную дорогу. Прямо отсюда. Через всю Сибирь.

Кокорев слушал, затаив дыхание. На его лице отражалось потрясение. Это был уже не бизнес-проект. Это был геополитический манифест. Он, купец, привыкший мыслить категориями прибыли и оборота, вдруг увидел перспективу, измеряемую веками и империями. Он смотрел на меня не как на удачливого дельца, а как на государственного мужа масштаба Сперанского или Муравьева-Амурского.

— Господи… — выдохнул он, и его голос осип. — Желтороссия… Порт… Да ведь это же… это же война. Война с половиной мира. С Англией. С Китаем.

Я спокойно встретил его взгляд.

— Это не война. Это — строительство. Строительство Великой России. Вопрос только в одном, Василий Александрович. Мы будем это строить? Или отдадим на растерзание другим?

Вопрос повис в тишине купе, нарушаемой лишь мерным стуком колес. Кокорев, оправившись от первого потрясения, перешел от восторгов к трезвому анализу. Он медленно опустился на бархатный диван, и его лицо из восторженного стало серьезным и озабоченным.

— Эх, Владислав… — протянул он, глядя в окно на унылый, тающий снег. — Был бы сейчас при делах граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский — другое дело. Он умел брать на себя. Умел поставить Петербург перед фактом. А сейчас… сейчас в столице другая мода.