Фростпанк. Ледяной рубеж - Дмитрий Ворон

Решительный момент настал. Биф перестал лихорадочно досылать патроны в барабан и жестом велел остальным замереть. Бор, бросив короткий взгляд через изгородь на площадь, приготовился к рывку. Рядом поднялся Хэмши Финч. Болезненно-желтый и иссохший, он, тем не менее, не растерял вкуса к битве. В этом старике было не больше девяноста фунтов веса, включая тяжелый охотничий нож, но он был живым воплощением неутомимости рабочего класса — из тех людей, что заставляют других бороться вопреки всему.

Спустя минуту огонь из церкви ослабел. Решив, что защитники выдохлись, враг двинулся вперед, беспорядочно паля по окнам. И тогда Биф повел людей в бой.

Улицу захлестнул кипящий человеческий поток. Хриплая брань смешалась с предсмертными стонами под сухой аккомпанемент ружейных залпов. Топор, брошенный чьей-то твердой рукой, пригвоздил к месту одичалого как раз в тот момент, когда тот поджигал фитиль динамитной шашки. Пуля, срикошетив от баррикады, впилась в плечо Лэсли.

Горстка людей Олбрайта не могла сдержать этот напор, но с приходом группы Бифа у них появился шанс. Пространство перед церковью уже было завалено трупами, но одичалых прибывало всё больше — они неслись вперед, точно океанская волна.

Отряд Бора подоспел в самый роковой миг. Они врезались в толпу, раскидывая визжащих одичалых, точно мешающихся под ногами щенят. Бор, превратившись в воплощение первобытной мощи, уложил первого встречного ударом кулака, от которого хрустнули шейные позвонки. Когда один из людоедов вцепился в плачущего ребенка и занес над ним топор, Бор в два прыжка настиг ублюдка и буквально впечатал его череп в мостовую. Дважды одичалые гроздьями повисали на нем, пытаясь свалить махину, пока он перезаряжал ружье, — и оба раза он стряхивал их с себя, как назойливую шелуху. Он шагал вперед, и его сапоги разъезжались в лужах дымящейся, еще живой крови.

Наконец, не выдержав этого стального напора, каннибалы в ужасе бросились врассыпную, исчезая в белой мгле. Бор обессиленно рухнул на колени прямо в сугроб, жадно ловя ртом ледяной воздух.

На площади воцарилась противоестественная тишина, нарушаемая лишь свистом ветра.

Биф стоял, опустив руки. Кроме глубокой царапины на плече, он был невредим, но взгляд его был пуст. Горячая кровь врагов уже схватывалась ледяной коркой на его пальцах, а перед глазами все еще пульсировала страшная картина резни.

Он медленно поднял голову. У церковных ворот, в ореоле морозного пара, возвышалась фигура Джона Олбрайта. Лицо его было в копоти и ссадинах, одежда превратилась в лохмотья, но он стоял непоколебимо, вызывающе опираясь на ствол пустого ружья.

В этот момент, среди руин Вестминстера и гор трупов, Джон казался Бифу единственной незыблемой вещью в мире. Спокойный. Неукротимый. Недосягаемый.

Белое Безмолвие проиграло этот раунд.

Глава 10: Последний караван

Вестминстер затих, но это не была тишина мирного сна — так затихает поле боя, когда смерть уже собрала свой урожай, а живые слишком истощены, чтобы праздновать победу.

Джон Олбрайт стоял на ступенях церкви, наблюдая, как его «сироты» вместе с людьми Бифа грузят подводы. Они работали молча, слаженно, передавая из рук в руки мешки с крупой, ящики с патронами и тюки теплой одежды, извлеченные из недр особняков. В свете факелов их тени казались исполинскими на фоне заиндевевших стен Парламента.

— Мы забрали всё, что могли, Джон, — Биф подошел сбоку, тяжело опираясь на плечо подошедшего Бэйли. — Хранилище обчищено, Адмиралтейство тоже. Лошади едва тянут, но мы не оставили там ни фунта угля.

Олбрайт не ответил. Он смотрел в сторону Уайтхолла, где над крышами домов, перекрывая гул метели, поднимался столб густого черного дыма. Дредноут ждал. Его железное сердце билось в такт их собственным, призывая уходить.

— Посмотри на них, Биф, — Джон указал на детей. — Они не оборачиваются. Они не смотрят на Биг-Бен или на пустые окна своих домов. Они смотрят только на подводы.

— У них нет прошлого, Джон. Мы — последние, кто помнит Лондон живым. Для них Лондон — это просто холодная каменная ловушка.

В этот момент со стороны реки донесся протяжный, утробный гудок. Дредноут подавал сигнал. Этот звук, механический и властный, прорезал тишину умирающего города, возвещая о начале новой эры — эры льда и пара.

— Пора, — Олбрайт наконец оторвал взгляд от замерзших улиц и поправил шляпу. — Собирай людей. Мы уходим к доку. И пусть мертвецы сами хоронят своих мертвецов.

Караван медленно пришел в движение. Скрип колес по обледенелой мостовой звучал как похоронный марш по величайшей империи в истории человечества. Позади оставались пустые залы дворцов, бесценные картины, покрытые инеем, и тысячи тех, кто так и не проснулся. Впереди была только белая мгла и далекая надежда на север.

Подводы тяжело катились по набережной Виктории. Темза, некогда главная артерия мира, теперь превратилась в безжизненную дорогу из нагроможденных льдин, скрипевших под напором прилива.

Когда караван миновал поворот у Иголки Клеопатры, перед ними вырос Док. Огромный ангар, некогда принадлежавший судостроительной компании, теперь казался разверстой пастью мифического чудовища. Но то, что стояло внутри, затмевало всё остальное.

Дредноут.

В свете прожекторов, работавших от портативных генераторов, он казался железной горой. Огромные гусеничные траки, каждый высотой в два человеческих роста, впивались в бетонный пол. Из его недр доносилось ровное, тяжелое дыхание — пульсация пара в исполинских котлах. Это не был корабль в привычном смысле слова; это был передвижной город, ощетинившийся трубами и кранами.

— Господи… — прошептал Бэйли, едва не выронив винтовку. — Джон, мы действительно собираемся доверить свои жизни этому?

— У нас нет выбора, Бэйли, — Джон Олбрайт подошел к самому краю платформы, глядя на то, как рабочие Бора по настилам загоняют лошадей внутрь грузовых отсеков. — Лондон стал склепом. А эта машина — наш единственный шанс не превратиться в ледяные статуи.

В этот момент на мостике показался Биф. Он выглядел как призрак: лицо, перепачканное мазутом, глаза, горящие фанатичным блеском. Он вскинул руку, приветствуя прибывших.

— Олбрайт! — проревел он, и его голос усилил медный рупор. — Заводи своих людей! Давление в котлах на пределе! Если мы не двинемся сейчас, лед сковет нас прямо в ангаре!

Джон обернулся. Позади, в серой мгле бури, исчезали очертания Вестминстера. Последние огни в окнах имений гасли один за другим — у выживших заканчивался уголь. Великий Лондон умирал в тишине и холоде.

— По коням! — скомандовал Олбрайт, и его голос, хриплый от мороза, прозвучал над набережной как приговор прошлому. — Оставить всё лишнее! Входим на борт!

Когда последняя подвода скрылась в чреве стального гиганта, по всему доку