Фростпанк. Ледяной рубеж - Дмитрий Ворон

до смерти страшно. Но я был там, за стенами города! Не пройдет и дня в пути, как половина из вас замерзнет замертво, другие подохнут от голода, а оставшиеся… оставшиеся будут молить, чтобы смерть поскорее забрала их.

В глазах бунтующих блеснуло сомнение. Они переглядывались, видя перед собой не тирана, а человека, который сам прошел через этот ад. Чарли внезапно разразился хриплым, почти ребяческим смехом. Кто-то за его спиной, скрытый тенью соседа, едва заметно передал ему револьвер. Тяжелый металл скользнул в его ладонь.

— Ты дурак, Олбрайт! — выплюнул Чарли. — Если веришь, что в этой яме есть спасение.

— Довольно! — рявкнул Биф так, что толпа невольно отшатнулась.

Но Джон, игнорируя угрозу, вновь обратился к людям:

— Многие из вас знают меня с первых дней, когда здесь не было ничего, кроме голых скал. Вы строили этот город. Вы были его сердцем. А теперь посмотрите вокруг: здесь сотни людей, которые прибыли совсем недавно. Они поверили нам. Мы стали для них единственной надеждой. Я… я даю вам слово — мы выстоим. Мы справимся все вместе!

В следующий миг Чарли вскинул револьвер. Грохнул выстрел. Лицо Чарли на секунду застыло в удивлении, он начал было поворачиваться к своим сторонникам, но ноги подкосились, и он рухнул в грязный снег. Лесли и стражники не успели даже коснуться прикладов, как еще два выстрела один за другим добили смутьянов, поставив точку в мятеже.

Дрожащей рукой Джон Олбрайт вернул старый кольт 44-го калибра, одолженный у Хэнса, обратно в кобуру. Ствол еще дымился. Джон медленно, превозмогая боль в суставах, подошел к телу Чарли. Покачав головой, он обернулся к толпе и твердо произнес:

— Эти люди сделали свой выбор. Буря на пороге. Теперь выбор за вами: надежда здесь — или смерть в ледяной пустыне?

Напряжение достигло предела. Нервы Джона были натянуты, как струна; он до боли в зубах ждал ответного удара, броска или нового выстрела. Но его не последовало. Американцы первыми бросили топоры в сугробы. Следом за ними остальные начали опускать ломы и гаечные ключи. Железо глухо звякало о лед.

— Отлично, — кивнул Джон, и в его голосе прорезалась сталь. — А теперь — всем вернуться к работе. Мы выиграем эту войну. Обязаны выиграть.

Джон перевел взгляд на Бифа. Его друг изменился. Лицо Бифа превратилось в непроницаемую маску, и Джон, как ни старался, не мог прочитать, что таится в глубине этих глаз.

Биф понимал: пришло время решающего шага. Он заставлял себя заново пересмотреть задачу, стоявшую перед ним, но внутри него шла яростная борьба. Генетическое уважение к закону, унаследованное от предков, воспитание, моральные догмы, которые были у него в крови — всё это кричало против того, что должно было произойти.

И всё же, глядя на остывающее тело Чарли и на темное небо, он отказался от прошлого. Он сделал шаг в новую, жестокую реальность.

* * *

Когда наступила ночь, из охранной сторожки выскользнула дюжина теней. Двенадцать человек, закутанных в тяжелые плащи, растворились в морозном тумане. Стоило им миновать круги тусклого света фонарей, как из широких рукавов с сухим металлическим лязгом скользнули отрезки труб и гаечные ключи.

Они работали методично. Без выстрелов, чтобы не будить спящий город. Заходили в каждый намеченный дом, словно вестники смерти. Кое-где из-за тонких стен доносились вскрики и глухой шум борьбы, но они быстро захлебывались, сменяясь зловещей тишиной.

Биф Додсон сидел на обледенелых ступеньках своей хижины. Сцепив пальцы в замок и подперев подбородок, он пристально смотрел в пустоту, туда, где тьма поглощала его вчерашних соратников.

Рассвет четвертого дня не принес облегчения. Небо было цвета грязной ваты, а улицы окутало неестественное безмолвие. В утреннем обращении Биф объявил: город отныне — оплот сильных и верных. Сомнения приравнены к предательству. С теми, кто угрожал единству «нового порядка», уже покончено.

Дверь губернаторской хижины с грохотом распахнулась.

— Ты что такое творишь, мать твою?! — Джон ворвался внутрь, обдавая комнату паром и гневом. — Ты понимаешь, что ты натворил, конченый ты ублюдок?!

По щекам Олбрайта катились слезы, мгновенно замерзая на холоде.

— Я обещал им! Я дал этим людям слово, что всё будет хорошо! Они поверили мне!

Биф медленно поднял голову. В его глазах не было ни ярости, ни раскаяния. Только бездонная усталость человека, который уже переступил черту.

— Я сделал то, что должно, — голос Бифа был сух, как треск льда. — Эти люди подняли вооруженный бунт. Если бы не мой приказ, они бы перерезали нам глотки и, умыкнув провиант, подохли в чертовой Пустоши через милю!

— Но они сдались! Джон ударил кулаком по столу. — Они бросили оружие!

— К черту, Джон! Предавшие однажды — предадут снова. Открой глаза! Они убили Хэмши, они зарезали охранника, они лишили жизни еще пятерых по пути сюда! И они убили бы нас всех, если бы ты их не остановил. Я вырезал нарыв, Олбрайт. Теперь город чист. А те, кто остался, работают вдвое быстрее. У нас нет пайков для лодырей и места для бунтовщиков.

— Когда-то ты был опорой для нас, Биф, — прошептал Джон, и в этом шепоте было больше боли, чем в крике. — Ты дарил надежду. А сейчас… сейчас ты ничем не лучше тех ублюдков, что истязали людей в трущобах Лондона.

На мгновение маска Бифа дрогнула. В глубине его взгляда мелькнуло смятение — призрак прежнего друга. Но он тут же подавил его, собрав волю в железный кулак.

— Дело сделано, Олбрайт. Тебе придется с этим смириться.

Джон осклабился. В этой гримасе не было злости — только бесконечное разочарование.

— А тебе с этим жить. И оглядывайся чаще по сторонам, Биф. Ведь кто знает, за каким углом тебе раскроят башку те, кого ты считаешь «верными»…

Дверь захлопнулась, оставив Бифа в тишине.

Он снова вышел на крыльцо и сел на прежнее место, подперев голову руками. Рядом, словно безмолвное изваяние, устроился его доверенный камердинер Бэйли Милз.

— Я сделал всё, что мог, Бэйли. Надеюсь, этих жертв достаточно, чтобы город уцелел. Надеюсь, они меня простят… А если нет… — Биф замолчал, глядя на темнеющий горизонт. — То это уже не имеет никакого значения.

Бэйли пробурчал что-то нечленораздельное. Биф закрыл глаза, приняв это за согласие. Губернатору больше не требовалось чье-то одобрение. Его вела судьба.

А над городом уже начинал кружиться первый снег грядущей великой бури…

Глава 12: Предел

Лишь цветок света на поле тьмы даёт мне силы продолжить путь.

Ночью мир перестал существовать. Великая