Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

Но всё же миссия Брюгеннея оказалась не совсем проваленной: в город неожиданно пришёл большой ганзейский караван, привёзший не только припасы и продовольствие, но и несколько тысяч наёмников из германских земель, нанятых имперскими князьями для магистра. Воспрявший духом брат-коадьютор немедленно забрал их, братьев-рыцарей с оруженосцами и местное ополчение (поправ тем самым все орденские законы и уложения), и поспешил уйти от городских стен подальше. Встав лагерем на ракверовской дороге, он принялся слаживать свой отряд, готовя его к большому рейду по русским землям, ибо рыцарь здраво рассудил, что денег у него немного, а потому война должна кормить сама себя. Ну и втайне надеясь, что угроза единственному порту заставит царское войско выйти из Ливонии.

Но больше всего спешно уйти от города брата-коадьютора заставили памфлеты, что попали в Ревель вместе с караваном, и, прочитав которые, фон Брюгенней готов был на куски изрубить жалких писаришек, посмевших охаять то, чему он служил всей душой. Впрочем, не только у него эти памфлеты вызвали приступ ярости. Вся Ливония была возмущена прочитанным. А всё потому, что в них был напечатан рассказ некоего наёмника, чью фамилию пражский издатель испохабил на свой славянский лад — Штирлиц. И этот самый Максимиллиан фон Штирлиц посмел самым наглым образом оклеветать орденских братьев, поведав миру свою версию смерти архиепископа Бланкенфельда, из-за амбиций которого Орден и вся Ливония ныне и были ввергнуты в смутные времена. Причём архиепископ в этих пасквилях был назван чуть ли не главным борцом за католическую веру против той ереси, в которой всё сильнее погрязали ливонцы с молчаливого благославления орденского магистра. И именно из-за этого его и изгнали с кафедр рижской, ревельской и дерптской епископий, так как он мешал еретикам творить свои чёрные дела. Но разве мог один человек противостоять еретикам истинным и тайным, к которым относились и рыцари Ордена? Конечно же, нет! Вот потому-то Бланкенфельд и прибёг к помощи восточного императора, чьи люди так же хотели защитить свои церкви, что имелись в ливонских городах, охваченных лютеранской ересью. Ибо еретики не делали выбора между католическими и православными храмами. И когда в Дерпте они не только разграбили русскую церковь, но и убили православных служителей, предварительно изгнав архиепископа из города и его собственного замка, терпенье восточного владыки кончилось, и он отправил своих воинов в помощь изгнаннику, дабы помочь тому покарать еретиков. Ободрённый этой помощью, Бланкенфельд немедленно захотел восстановить свет истинной веры над всей Ливонией, но был оболган в своих стремлениях и в неравном бою взят в плен орденскими братьями, после чего и вскрылось настоящее грехопадение ливонских рыцарей. Этот оплот римско-католической церкви оказался на самом деле оплотом ереси и содомии. И дальше следовали красочные описания того, что эти извращенцы делали с пленным архиепископом. Так что прочитавшие всё это читатели уже не удивилялись, что бедный ревнитель католичества не выдержал подобного позора и издевательств и скончался в своём узилище, а Макс Штирлиц — истинный католик — сбежал со службы Ордену, ибо не смог смириться с тем, что помогал, оказывается, еретикам и содомитам, а не рыцарям католического ордена, ведущего борьбу за торжество веры. Заканичивался же памфлет фразой, что если его католическое величество император Карл связаный войной с врагами веры не может обратить свой взор на погрязшую в грехе Ливонию, то пусть хоть восточный император наведёт в этих землях порядок и спасёт оставшихся верным римско-католической матери-церкви прихожан от насилия еретиков.

Сочинение это появилось в разных странах аккурат к Рождеству и сразу в больших количествах. Но что самое страшное — оно было не единственным. Следом появился ещё один листок, где тот же Штирлиц упоминал, что рутены разбрасывали по Ливонии свои воззвания, в которых описывали несчастья ливонских граждан как воздаяние по их грехам, в том числе и за отход от истинной веры. И даже приводился пример самого этого листка (что было истинной правдой, Арндт лично видел подобные послания) вместе с переводом. Но дальше сей подлый Штирлиц вдруг принялся рассуждать, вспомнив, что, когда молодой магистр Плеттенберг, оставаясь верным сыном римско-католической церкви, воевал с рутенами при отце нынешнего императора, то почему-то всегда бил их войска, даже когда враг превосходил его числом. И рутены в те славные времена не могли взять ни одного ливонского города. А сейчас, когда постаревший магистр уступил еретикам, позволив семени лютеранской ереси укрепиться в его владениях, его армия терпит поражение за поражением, а половина страны уже находится под рутенской пятой. Дерпт, Рига, Нарва и Пернау — города, которым сотни лет не угрожал враг — едва приняв у себя лютеранских проповедников пали перед воинством восточного владыки. И если это не месть господа за лютерову ересь — то, что это может быть ещё? Вопрос, оставленный в памфлете без ответа, вызвал в обществе большой резонанс и всплеск словесных и эпистолярных баталий по всей Европе. Католики и протестанты одинаково рьяно обсуждали написанное, соглашаясь или опротестовывая заложенные в памфлете мысли и выводя теологический спор на новый уровень. И при этом автор самого послания оказался никому не нужен. Он словно бесследно растворился на европейских просторах, хотя его портрет и был опубликован в одном из памфлетов. Лишь Филипп Гессенский позволил себе угрожать ему за огульное охаивание протестантов, но и он понимал, что найти неизвестного наёмника (а Штирлиц фамилия явно "испоречнная") вряд ли получится, тем более что своё злое дело он уже сделал: католики и протестанты теперь по-разному смотрели на события в далёкой Ливонии.

Глава 17

Ратману Фрицу Граверту планируемый Советом поход не понравился изначально. Уже хотя бы тем, что ганзейцы словно бы боялись совершаемых ими же деяний. Иначе как трактовать приказ не начинать боевых действий, если противник не проявит агрессии? Нет, зря он всё же не прислушался к своей интуиции, которая просто требовала отказаться от поступившего предложения, сославшись на возраст или здоровье. Но нет, не прислушался, дал себя уговорить. Впрочем, а кого ещё мог Совет назначить вместо него? Фальке, ходивший совсем недавно против Норби, стал одним из четырёх любекских бургомистров, Бомховер простудился, участвуя ещё в войне против Кристиана, и теперь чаще болел, чем был здоровым, а Геркен (ещё один победитель Норби), принимал дела городского каммерера, а финансы, как известно, требуют тишины и внимательности. Да, оставался ещё молодой Пленнис, что командовал флотом вместе с Бомховером, но больших сражений на море в