Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Снова собираешься рассказывать о том, что он все это с самого начала спланировал? Вообще-то, дешевый трюк с осами – жест отчаяния. Он ничего не даст. Разве что наши противники заявят, что это устроили мы, а те, кто точит зуб на наших врагов, укажут на них. В любом случае это ни на что не повлияет.

– Но кто еще мог такое сделать?

Адра нетерпеливо тряхнул головой и повернулся, чтобы пойти обратно на улицу, к шуму и свету.

– Кто угодно. Не вижу смысла ломать голову над всеми загадками этого мира.

– Не будь глупцом, Адра. Кто-то действует против…

Все произошло мгновенно. Уходивший Адра развернулся – и уже через удар сердца стоял к ней вплотную; его лицо исказилось и побагровело от бешенства.

– Как ты меня назвала? Глупцом?

Идаан отступила на шаг и почувствовала слабость в коленях.

– А что, по-твоему, не глупость, Идаан? Бежать в толпе и во все горло звать своего любовника – это не глупо?

– Что? – не поняла Идаан.

– Семай. Наш юный поэт. Ты бежала и звала его по имени.

– Да?

– Все слышали, – сказал Адра. – И теперь все знают. Ты могла хотя бы сохранить это между нами, а не выставлять напоказ перед всем городом!

– Я не хотела, – сказала Идаан. – Клянусь, Адра. Я вообще не сознавала, что со мной происходит.

Отступив чуть назад, Адра смачно сплюнул. Плевок угодил в стену и пополз вниз. Адра не отрываясь смотрел Идаан в глаза, словно провоцируя: давай, накинься на меня с кулаками – или покорись моему гневу.

Ни то ни другое добром бы не кончилось. Идаан окаменела. Она будто смотрела, как ее отец испускает дух, как разлагается его мертвое тело.

– Лучше уже не станет, да? – спросила она. – Все продолжится. Будет меняться. Но лучше уже никогда не станет, будет только хуже.

В глазах Адры промелькнул ужас, и она поняла, что ее слова достигли цели. И когда он пошел прочь, не попыталась его остановить.

«Расскажи мне».

«Не могу».

Семай сидел в кресле, смотрел на голую стену и жалел, что не оставил все как есть.

Первые утренние часы были наполнены такой болью, такими мучениями, каких он еще никогда в жизни не испытывал.

Он сказал ей, что любит. Он действительно ее любит. Но… Боги! Она убила всю свою семью. Она спланировала смерть отца и вдобавок продала хайскую библиотеку гальтам. И ее единственный шанс на спасение – в том, что она любит его, а он поклялся ее защищать. Он дал слово.

– А на что ты рассчитывал? – спросил Размягченный Камень.

– На то, что это все Адра, – ответил Семай. – Что буду защищать ее от Ваунеги.

– Возможно, тебе стоило четче сформулировать вопрос.

Солнце зашло за горы, но дневной свет еще не окрасился в багрец заката. Это был не вечер, а его тень.

Андат стоял у окна к Семаю спиной. Чуть раньше слуга из дворца принес блюдо с жареной курицей и душистым черным хлебом. Есть Семай не мог, и блюдо с нетронутой пищей выставили на крыльцо, чтобы его унесли. Но запахи курятины и хлеба еще витали в доме.

Поэт уже перестал понимать, где борьба у него в голове пересекается с хаосом настоящего.

Идаан. Это все Идаан.

– Ты не мог знать, – сказал андат таким тоном, будто хотел утешить. – И она ведь не просила тебя стать соучастником.

– Думаешь, она меня использовала?

– Да, я так думаю. Но поскольку я – творение твоего ума, нетрудно догадаться, что и ты думаешь так же. Она вынудила тебя дать обещание. Ты поклялся защищать ее.

– Я люблю ее.

– Это делает тебе честь. Иначе получилось бы, что ты обманом заставил ее все рассказать. Если бы она не считала, что тебе можно доверять, то оставила бы все секреты при себе.

– Я правда ее люблю.

– И это хорошо, – сказал Размягченный Камень. – Потому что теперь вся пролитая ею кровь отчасти и на тебе.

Семай подался вперед и случайно опрокинул ногой стоявшую на полу возле кресла пиалу из тонкого фарфора. Недопитое вино разлилось по ковру, но Семаю было все равно, он даже не заметил.

Голова была как будто набита шерстяной пряжей, и ни одна мысль не связана с другой.

Он вспоминал, как улыбалась Идаан, как поворачивалась к нему, как уютно прижималась во сне. У нее был такой тихий голос. А когда спросила, не ужасает ли она его, в этом голосе было столько страха.

Он не мог сказать «да». Ответ застрял в горле, и Семай его проглотил. Вместо этого он сказал, что любит ее, и не солгал. Но и не промолчал.

Андат громадной рукой поставил пиалу на место и придавил мягкой тряпкой пятно на ковре. Семай смотрел, как белая ткань окрашивается в красный цвет.

– Спасибо, – сказал он.

Размягченный Камень принял позу, говорившую о том, что это ему ничего не стоит, и вышел из комнаты. Семай слышал, как он наливает воду в миску и полощет тряпку, и ему стало стыдно. Во что он превратился, если андат о нем заботится? В жалкое ничтожество.

Семай встал и подошел к окну. Скорее почувствовал, чем услышал, что андат вернулся в комнату и стал рядом.

– И что собираешься делать? – спросил Размягченный Камень.

– Не знаю.

– Думаешь, она раздвигает перед ним ноги? Вот прямо сейчас? – спокойно проговорил андат своим обычным слегка насмешливым тоном. – Он ее муж, так что должен иногда этим с ней заниматься. И чем-то должен ей нравиться. Она ведь и вправду прикончила свою родню ради его возвышения. Не каждая девица пойдет на такое.

– Ты не помогаешь, – сказал Семай.

– Вполне может быть, что ты лишь часть ее плана. Слишком уж легко и быстро она оказалась в твоей постели. Как думаешь, они это обсуждают? Эта парочка? Придумывают, что бы еще такого сделать с тобой, чтобы заручиться твоей поддержкой? Вырвать у поэта клятву – это сильный ход. И если ты защищаешь Идаан, то защищаешь и Адру. Теперь ты не можешь сказать ничего плохого о Ваунеги, не упомянув при этом о ней.

– Она не такая!

Семай собрал всю волю, но, прежде чем успел обратить ее на андата, прежде чем перелил боль и гнев в силу, которая заставила бы это существо умолкнуть, Размягченный Камень улыбнулся и, наклонившись к поэту, нежно поцеловал его в лоб.

За все годы, что Семай удерживал андата, тот никогда не делал ничего подобного.

– Да, – сказал андат, – она не такая. Она в беде, и