Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

ты нужен ей. Она надеется, что ты ее спасешь. Если ее вообще можно спасти. Она тебе доверяет. Встать на ее защиту – это единственное, что ты способен сделать, не поступившись совестью.

Семай зло всматривался в широкое лицо андата, в его малоподвижные спокойные глаза, но не видел и тени сарказма.

– Почему ты пытаешься сбить меня с толку? – спросил он.

Андат повернулся к окну и замер, словно превратился в статую. Семай ждал, но андат не пошевелился и даже не перевел на него взгляд.

В доме стало темнее, и Семай зажег лимонные свечи, которые отгоняли насекомых. Его сознание разделилось на сотни разных мыслей, каждая была сильной и убедительной, но ни одна не сочеталась с другой.

Обессилев наконец, он добрался до постели, но уснуть не мог. Белье еще пахло Идаан, пахло ими обоими. Пахло любовью и сном. Семай закутался в простыни и приказал мозгу уснуть, но мысли все вертелись в голове.

Идаан его любит. Она убила родного отца. Маати был прав все это время. Долг Семая – рассказать обо всем, что знает. Но он не может на это пойти. Не исключено, что Идаан играла с ним с самого начала.

Сознание пошло зигзагообразными трещинами, как ледок, на который брошен камень. У Семая не осталось точки опоры.

Что уснуть все же удалось, он понял, когда его разбудила бушевавшая гроза. Семай вывалился из постели, с треском оторвав большой кусок сетчатого полога. На карачках дополз до коридора и только там понял, что все эти броски и метания, как на море в качку, все эти стоны и вопли, вся эта подступающая к горлу тошнота происходили у него в голове.

Никогда еще буря не была такой сильной.

По пути он упал и ободрал колено о стену. От прикосновения к коврам возникали спазмы в горле, волокна извивались под пальцами, словно сухие черви.

Размягченный Камень сидел за игровым столом. Белый мрамор и черный базальт. С первой линии была сдвинута одна белая фишка.

– Только не сейчас, – прохрипел Семай.

– Сейчас, – сказал андат громким, низким голосом.

Непререкаемым тоном.

Комната кренилась и кружилась. Семай с трудом добрался до стола и попытался сосредоточиться на фишках. Эта игра была довольно простой. Он играл в нее тысячу раз.

Семай двинул вперед черную фишку. Он действовал как в полусне. Эта фишка – Идаан. Размягченный Камень в ответ пошел фишкой, которая была Отой Мати. Семай, словно пьяный от сна, злой на андата, ведущего себя так агрессивно, не понимал, как далеко зашла игра, на протяжении двенадцати ходов, пока его черная фишка не оказалась на левом поле.

И тогда Размягченный Камень улыбнулся:

– Может, она после этого тебя не разлюбит. Как думаешь, будет ее волновать твоя любовь, когда ты станешь обычным юнцом в коричневом халате?

Семай посмотрел на фишки, чей строй был похож на извилистую реку. И он увидел свою ошибку. Андат двинул белый камень вперед, и буря у Семая в голове усилилась вдвое. Он слышал собственное прерывистое дыхание. От страха и напряжения весь покрылся вонючим липким потом. Он не мог заставить себя думать.

Он проигрывал. Был не в силах контролировать собственное сознание, как будто боролся с какой-то огромной разозлившейся тварью, которая была гораздо сильнее его. Идаан, Адра, смерть хая – все было как-то связано с фишками на доске. Каждая фишка связана с другими и при этом двигается по своему особому пути.

Семай чувствовал, с какой яростью андат рвется на свободу, к забвению. Столько поколений поэтов удерживало его, и вот теперь из-за Семая все закончится…

– Твой ход, – сказал андат.

– Не могу. – Семай услышал собственный голос будто откуда-то издалека.

– А я могу ждать сколько угодно. Просто скажи, когда, по-твоему, станет легче.

– Ты знал, что это случится, – сказал Семай. – Знал.

– Я чую хаос, – кивнул андат. – Твой ход.

Семай попытался оценить положение фишек на доске, но какую бы линию ни выбрал, она вела к поражению. Он закрыл глаза, тер их, пока в темноте не стали расплываться призрачные пятна, но когда разлепил веки, лучше не стало. У него засосало под ложечкой. Он чувствовал, что проигрывает.

Стук в дверь за спиной прозвучал словно из какого-то иного мира, словно воспоминание о другой жизни.

А потом раздался голос:

– Я знаю, что ты там! Тут такое творится! Расскажу – не поверишь! Пол-утхайема покрылось волдырями! Открой!

– Баараф!

Семай не знал, как громко он позвал библиотекаря, возможно, он даже не крикнул, а прошептал имя. Но этого хватило.

Рядом возник Баараф. Глаза у толстяка полезли на лоб, губы стали тонкими как нитки.

– Что случилось? – встревоженно спросил он. – Ты болен? Боги! Семай… сиди здесь. Не двигайся. Я приведу лекаря…

– Бумагу… Принеси мне бумагу… И тушь.

– Твой ход! – прогремел андат, и Баараф чуть не сорвался с места.

– Поспеши, – сказал ему Семай.

Борьба длилась неделю, месяц, год, пока на столе не появились бумага и брусок туши.

Семай уже не понимал, андат орет на него в реальном мире или только в их общем сознании. Игра притягивала, засасывала, словно водоворот. Фишки теперь были не просто камнями, на игровое поле волнами накатывало смятение. Семай вцепился в одну мысль, пока она не переросла в уверенность.

Это выше его сил. Он этого не переживет. Единственный выход – упростить конфликт внутри себя. Для всех этих противоречий уже не осталось места. Он должен все разрешить, а если не сможет, то хотя бы положит этому конец.

Запретив себе испытывать печаль, ужас или чувство вины, Семай написал послание коротким и ясным насколько мог слогом. Почерк был неверным, грамматика – бедной.

Идаан, и Ваунеги, и Гальт.

Все, что он знал, в коротких, без излишеств, фразах.

Наконец он уронил перо на пол и вложил лист бумаги в руку библиотекаря.

– Маати, – сказал Семай. – Передай это Маати. Быстрее!

Баараф прочитал короткое послание, и если до этого он был бледным, то теперь стал просто белым.

– Это… Этого не может…

– Бегом! – закричал Семай.

И Баараф побежал быстрее, чем побежал бы Семай, если бы мог. Судьба Идаан была в его руках.

Семай закрыл глаза. Итак, все кончено. Решение принято, он обречен. Теперь фишки могут снова стать просто фишками.

Он придвинулся к доске.

Размягченный Камень умолк. Буря не стихала, но Семай обнаружил в себе новые силы, чтобы сопротивляться ей. Он мысленно проделал все ходы, какие только мог представить, и пошел черной фишкой. Размягченный Камень тотчас ответил, передвинув белую фишку за черную фишку Семая, преградив ей