Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

юноше Сломанный Топор. – А посему, как объяснил мне настоятель Отброшенный Тесак, их надобно реставрировать и копировать. И если в «Серебряном руне» лечат тело, а в «Накидке из плюща» врачуют землю, то здесь, в «Снежном пере», мы стараемся исцелить ум.

Саво смотрел, как монахи и монахини благоговейно и заботливо размещают книги на своих рабочих столах, разворачивая древние свитки руками в перчатках. При ярком свете, падающем через идущие с потолка зеркальные трубы и усиленном увеличительными линзами, врачеватели книг внимательно просматривали свитки: колонка за колонкой, логограмма за логограммой. Обнаружив поврежденную логограмму или дыру в поверхности, они брали в руки воск и нож, разогретый щуп и охлажденную лопатку, краску и чернила, нить и иглу – и старались восстановить оригинал, подражая почерку и каллиграфическому стилю писца. Время от времени исцелители собирались вокруг стола одного из товарищей и переговаривались вполголоса, как врачи у постели больного, споря между собой и обсуждая, как лучше отреставрировать пропавшую логограмму или кусок текста.

– Как вы заполняете лакуны? – спросил Саво у одной монахини, молодой женщины лет двадцати с небольшим, работавшей над сборником стихов. Он указал на большой пробел на свитке, где дюжины, если не сотни логограмм были уничтожены жадными до воска грызунами или червями.

– Мы проверяем, не хранится ли в нашей библиотеке еще один экземпляр этой книги или не цитируется ли выпавший отрывок в других книгах, – ответила монахиня.

– А что, если найденный в другом экземпляре текст не согласовывается с утраченным фрагментом?

Саво на ум пришла одна из последних его бесед с мастером Надзу Тей, касавшаяся апокрифов. Молодой человек шмыгнул носом, глаза защипало. Уж не знак ли это свыше?

– Такое случается чаще, чем можно подумать, – сказала женщина. Она отложила инструменты, посмотрела на Саво и продолжила ласково: – А ты, похоже, много знаешь о книгах.

– Ну… Я нахватался понемногу тут и там.

– Я работаю над стихами Сузарэ, – промолвила монахиня. – Ты знаком с ее творчеством?

– Поэтессы-вообразительницы из древнего Аму? – уточнил Саво, и сердце его забилось чаще.

Монахиня кивнула. И пояснила:

– Ее произведения сохранились только в отрывках из других книг, и иногда цитаты не совпадают друг с другом. Я свожу эти фрагменты воедино, составляю общее собрание, где сохраняю все противоречивые версии, помечаю, откуда они взяты, добавляю любые найденные комментарии. Я не в силах полностью восстановить стихотворения Сузарэ, но могу хотя бы собрать все отрывки вместе, и таким образом голос древней поэтессы, пусть и небесспорный, доходит до нас.

– Мне хотелось бы узнать больше о творчестве Сузарэ. – У Саво раскраснелись щеки. – Одна… один мой друг процитировал мне несколько строк из ее поэмы.

– Сузарэ писала о любви во всех ее сложных формах: о легком увлечении и сильной привязанности, о ревности и непонимании, о вторжении нашего приземленного, несовершенного мира в идеальный поток вечного стремления сливаться друг с другом, о слишком раннем расставании и запоздалых встречах, о стремлении найти зеркальное отражение своей души вопреки всем препятствиям, что воздвигают на нашем пути боги и смертные.

Саво читал строки на столе у монахини:

…белые рукава из холста......бесцельно ивы сережки клонятся…

Жестокая милая дева, Сердце мое истомила ты гладом До самого корня......Цок-цок… бежит колесница......Хлоп-хлоп… восхитительные ресницы…

…россыпь росы, Пташки голубые с клювами-стрелами, Кузнечик зеленый, брошь из нефрита Потеряны в розах песчаных, дерзающих В руку твою…

…ревнуя к Заре с ее ноготками коралловыми и загаром покрытым лодыжкам, На носочках ступая по галькой покрытому пляжу......мигом краской залившись!..беспечно дыханье твое… твои губы, как слива, сочны......от ямочки на подбородке сердце мое замирает… щечки такие, что дух занимается......хлестни меня снова, охотница милая…

И как наяву, слышал, как эти отрывки читает ему голос Фары.

Если изучать только войны и политику, многое упустишь.

Логограммы на странице расплылись, ему не без труда удалось проглотить подкативший к горлу ком. Юноша положил руку на грудь, туда, где хранил у сердца подарок Фары.

А потом решительно убрал руку.

Сильнее всего на свете он хотел быть Тасэ-Теки рядом со своим Одуванчиком, но понимал, что это, увы, несбыточная мечта.

Он не желал быть Саво Рьото, таном-тааса льуку, и убивать соотечественников отца, чтобы отстоять завоевания матери; он не желал быть также и Кинри Рито, братом Дзоми Кидосу, и помогать народу отца уничтожать соплеменников матери.

Он хотел находиться здесь, испытывал настоятельную потребность удалиться от мира, отринуть прошлое и начать все сначала.

– Я услышал зов Руфидзо Исцелителя, – обратился молодой человек к настоятелю. – Пожалуйста, позволь мне присоединиться к вам.

Глава 33

Не одна из нас

Кладбище Костей, шестой месяц одиннадцатого года после отбытия принцессы Тэры из Дара в Укьу-Гондэ (шесть месяцев спустя после битвы на Кладбище Костей)

Новый год пришел в степь.

Разбитые льуку рассеялись по всему Укьу-Гондэ, и новости о падении клана Роатан распространялись вместе с ними. Долгое время все ресурсы были сосредоточены в Татене, и за минувшие годы большинство племен льуку лишилось привычного им общества боевых гаринафинов, а потому, будучи деморализованными, они не могли оказать достойного сопротивления обретшим боевой дух агонам. Империя, на создание которой пэкьу Тенрьо потратил десятилетия, рухнула за считаные месяцы.

Тем временем Тэра из своего нового Татена на Кладбище Костей рассылала во все концы страны посланцев, приглашая агонских танов на Великий совет. Гибель пэкьу Таквала следовало должным образом оплакать, а триумф над льуку – должным образом отпраздновать.

Помимо этого, глашатаи получили задание искать детей из долины Кири. Тооф сказал, что они с Радией расстались с Танто, Рокири и прочими ребятишками возле моря Слез, и Тэра надеялась, что маленьких пэкьу-тааса приютил какой-нибудь сердобольный пастух-агон, а может, даже бродячая ватага танто-льу-наро.

Однажды безоблачной летней ночью Тэра вышла из недавно возведенного для нее Большого шатра, отпустила охрану и кликнула Га-ала.

Она летела, пока огни палаточного города не скрылись за горизонтом, а потом приземлилась. Оставив Га-ала щипать траву, Тэра села на камень и стала вглядываться в небо.

Благодаря плоскому степному рельефу звезды здесь казались одновременно и ближе и дальше, чем во времена ее детства в Дара. Она целиком растворилась в своем уединении, в беседе с далекими яркими огоньками, которые будто пронизывали ее своим безжалостным оком.

Тэра бережно достала из-под жилета пакет и разложила на земле его содержимое: обрывки шелка, некогда бывшие маской; костяной кинжал, испивший крови ее мужа; несколько логограмм ано из обожженной глины…

«Как же я скучаю по вам, Кунило-тика и Джиан-тика! Обещаю, если вы вернетесь, я никогда больше не стану заставлять вас