Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Бесполезно искать мести, глупо жаждать наказания, – продолжала престарелая монахиня. – Во имя справедливости творится новая несправедливость. Возмездие не исцеляет, а ненависть не лечит. Истинное проклятие – оказаться в ловушке из бесконечной цепи обвинений, ибо оттуда нет выхода.

Саво вспомнил кошмар Киго-Йезу, представил, какие новые ужасы случатся, когда брат Фары вторгнется в Укьу-Тааса. Он вспомнил кровавые кампании Гегемона, движимого желанием искоренить зло, и зажигательные речи пэкьу Тенрьо, его клятвы победить и отомстить за преступления адмирала Криты.

«А я ведь и сам дитя завоевания, плод союза, которому не хватало согласия, – с отчаянием подумал юноша. – Пусть я не убивал своими руками, жизнь моя есть плод насилия, совершенного во имя меня. Я так же не в силах изменить свое существование, как остановить войну между двумя народами».

Старая монахиня снова ударила молоточком по котлу, и по поверхности воды опять побежала рябь, а зал наполнил мелодичный звон.

– Выйдите из потока времени, встаньте в стороне от запросов истории. Посмотрите в лицо ужасам и посвятите себя оздоровлению и исцелению.

Льуку вторглись в Дара и причинили его народу невероятные страдания. Однако монахи и монахини этой обители не отреклись от своей веры. Перед мысленным взором Саво возникла статуя, которую он недавно видел в святилище: она сочетала в себе черты Торьояны Миролюбивого и Руфидзо Исцелителя, объединяя верования пришлых агрессоров и туземных жертв. Танто-льу-наро стал новым настоятелем вместо почившего старого, и созванное по этому поводу собрание постановило переименовать обитель в храм Спокойных и журчащих вод: в память об озере из слез в Укьу и водопадах Дара, представлявших два сакральных аспекта одного божества.

Склоняя вместе со всеми голову, Саво чувствовал, как сердце его наполняется миром и покоем, согревая теплом трепетно хранимую шкатулку в форме карпа. Как давно уже не испытывал он такого уюта, не ощущал себя столь желанным гостем.

«Мы оставляем позади свои имена, свою прежнюю жизнь, полную борьбы и насилия, и начинаем все заново».

Боль тоски и утраты пронзила его. Он нашел свой дом, но, чтобы войти туда, необходимо отречься от того, что было раньше.

Поутру Саво разыскал настоятеля и, испытывая одновременно трепет и надежду, изложил ему свою просьбу.

Не выразив ни малейшего удивления, Сломанный Топор повел юношу по вымощенной досками длинной тропе, которая вела от спален монахов к комплексу зданий, являвшихся средоточием духовной жизни ордена.

Всего таких зданий было три. Они отражали три различных аспекта миссии Руфидзо Исцелителя и назывались «Серебряное руно», «Накидка из плюща» и «Снежное перо».

«Серебряное руно» представляло собой внушительное сооружение размером с большой склад, какие можно найти в порту Димуши, да и внешне оно было такое же простое и незатейливое. Однако внутреннее пространство разделялось на множество этажей, где находились помещения самых разных размеров и назначения. Пока настоятель водил его туда-сюда, Саво понял, что в здании этом все организовано как в больнице: тут были приемный покой и палаты для больных, кабинеты лекарей и операционные. Дюжины монахов и монахинь в рясах занимались целительством: изготавливали снадобья из животных, растений и минералов, лечили пациентов при помощи акупунктуры и массажа (как обычного, так и поющими чашами), шелкокрапинных разрядов и ванн, оперировали больных, в том числе применяя и методы хиропрактики…

– Большая часть наших вотан-ру-тааса и вотан-са-тааса, включая и меня самого, работают в «Серебряном руне», – пояснил настоятель. – Для последователей Руфидзо медицина традиционно была важнейшей сферой деятельности, и в Дара при всех храмах, посвященных зеленоглазому богу, издавна имелись больницы. Но вот только по мере того, как святилища обретали силу и славу под покровительством императрицы Джиа, которая и сама является непревзойденной травницей, некоторые настоятели начали забывать об истинном своем предназначении: заботиться о недужных, вне зависимости от богатства или заслуг оных. Следуя передающейся из уст в уста молве, пациенты, коих отвергли в больших обителях, приходят к нам, надеясь обрести здесь последнее прибежище. Мы лечим брошенных и отринутых: прокаженных, преступников, райе, беглецов, изгнанников, тех, кто уже стоит в ожидании на берегу Реки-по-которой-ничто-не-плавает и чье единственное желание заключается в том, дабы за ними присмотрели до мига последней переправы. А еще мы щедро делимся знаниями с теми, кто хочет изучать медицинскую науку, но не имеет средств или рекомендаций, чтобы стать учеником у настоящего лекаря. Когда они заканчивают обучение и готовы вернуться в большой мир, мы просим только об одном: никогда не отворачиваться от страданий, всегда уделять толику своего времени пациентам, которых прочие доктора стараются не замечать.

Сото представил себя целителем тела, но не ощутил к этому призвания.

– Тогда пойдем дальше, – сказал настоятель.

«Накидка из плюща» оказалась намного меньше. Построенная из бамбуковых столбов и увенчанная крышей из листьев, она вовсе не имела стен. Подобная конструкция напомнила Саво беседку посреди виноградника или воздушную ширму в детской. Тут тоже кипела деятельность: около двух десятков монахов и монахинь ухаживали за цветами в горшках и прочими растениями или хлопотали снаружи в огороде. В одном углу возле миниатюрной живой модели местности – с горами, долинами, островами и рифами – собралась небольшая группа. Люди поливали макет водой из ведер и обдували его воздухом из больших мехов.

– Здесь вотан-ру-тааса и вотан-са-тааса учатся искусству исцелять землю, – объявил настоятель.

– А что это означает?

– Пэкьу-вотан Тенрьо утверждал – да и его дочь Танванаки придерживается того же мнения, – что туземцы из Дара порабощают и ранят землю, – сказал Сломанный Топор. – И тут последователи Руфидзо Исцелителя в некотором смысле с ними согласны. Вырубка лесов, распашка дерна и занятия сельским хозяйством действительно истощают землю и вредят ей. Изучая природу этого вреда и изыскивая способы, как его уменьшить, мы относимся к островам Дара как к живому существу, о котором можно заботиться и которое можно лечить.

У Саво голова пошла кругом.

– Это, должно быть, гигантский труд.

– Да, сие очень сложно. Помимо пагубных последствий сельского хозяйства, монахи и монахини изучают урон, наносимый рыболовами коралловым рифам и стаям китов, а также истребление животного мира вследствие чрезмерной охоты и окультуривания земли. Само процветание Дара ускорило означенные процессы, не оставляя земле и морю шанса восстановиться самостоятельно. В точности как мы наследуем грехи, совершенные нашими предками в отношении других людей, так совесть наша отягощена и мучениями прочих существ, пострадавших от человека, будь то стебель травинки или цветок одуванчика.

Тут Саво вздрогнул. Однако его собеседник не заметил этого и продолжил:

– Впрочем, не только народ Дара вредит земле. В Укьу-Тааса гаринафины и длинношерстный скот, принадлежащие нашим с тобой соотечественникам, также внесли свой вклад