Изъ Москвы с любовью (том 1) - Сергей Анатольевич Кусков

только-только выложив передо мной на тарелку оладики от сестрицы. Сестрица — это другая жена твоего мужа. Если между сестрицами мир — счастье в такой семье. Но иногда там бывают тихие войны, превращающие жизнь семьи в адский адъ. Хотя чаще люди уживаются, и всячески помогают друг другу и поддерживают. Мир такой, за четыреста лет новые правила жизни в нём въелись в подкорку, и многожёнство иначе, как нормальным, никто не воспринимает, и даже в счастливой семье первая жена постепенно начнёт задавать вопросы: «А кого мы ещё себе возьмём, дорогой?» Женщины сильнее мужчин, работают на ответственных работах, но и рожают они, и инстинкт материнский никуда не делся… А потому кому-то надо сидеть дома, пока остальные вкалывают, и одной супруги в семьях реально мало.

Ну, голоса — голосами, а оладьи передо мной, а где чай я уже знал — чашки четыре выпил, пока тут кантуюсь. Но тональность общения в зоне ожидания поднялась до повышенной. Однако не на тех напали — это всё же отделение полиции, его так просто с наскока не взять. А я подозревал, кто это мог быть. Ага, Саша-то, балбес, тю-тю! Забрали его! А значит, на служивых можно и понаезжать. Но был уверен, что Шуйские умнее, и такой косяк пороть не будут точно.

Ошибся. Госпожа инспектор вернулась с женщиной, на вид чуть меньше сорока, в роскошном вечернем платье и лёгкой меховой накидке из тех, что для статуса, а не тепла.

— Леопольд, это к тебе. И я рекомендую сдерживать эмоции.

Само собой, раз у меня нет документов, я представился как Леопольд — чего менять коней на переправе и образ перед тюрьмой? И даже пару словечек шпрейханул, чтобы убедить, что немец. Поверили.

— Тёть Люд, я само безбрежное спокойствие! — отсалютовал я оладушком. Неплохо, но у крёстной стократ лучше. Не в обиду служивой и её сестрице, просто матушка патриарх — реально крутая тётка! А у крутых тёток всё крутое, даже оладьи с блинами — как иначе?

— Тогда пойдём, провожу — поговорите, — махнула она: «Иди за мной».

— Вон тряпка, вытри, — указали мне девчонки на полотенце в углу. — Мы постираем.

Вытерев жирные пальцы об указанный гаджет (вода только в туалете, туалет в конце коридора, идти неохота — ждут), последовал за инспектором и дамой. Прошли мы чуть дальше «комнат отдыха» — их тут четыре, все на безрыбье стоят пустые, только хромовые решетки блестят. Она открыла отдельный изолированный кабинет с тяжёлой дверью, и впустила туда вначале боярыню, затем вошла сама.

— Ого! А это допросная? — принялся я изучать местность. — У вас и такое есть?

— Конечно. Это же участок стражи. Тут всё есть. Конечно, торговый центр, работа со своей спецификой, но иногда попадаются воришки разные, или дебоширы — где с ними беседу проводить?

Логично, не подумал.

— Вы присаживайтесь, а я постою, — указала она нам на единственный в помещении стол без ничего. Вообще без ничего. И один из стульев прикручен к полу.

— А можно мне на место преступника? — загорелись у меня глаза. — Когда я ещё там посижу? Это с той стороны, да? А наручники наденете?

— В другой раз — обязательно! — пообещала стражница, а я тем временем развалился в неудобном (кто б сомневался), ибо со всех сторон давило, кресле.

— А может всё же получится наедине? — повернулась к инспектору боярыня.

— Не положено! — прозвучал стандартный ответ. — Или так, или попрошу покинуть территорию участка. Ваш сын уже отпущен за отсутствием.

ТётьЛюда сглотнула — ей, как и всем, перепало сегодня от щедрот боярских ой как немало. Но ощущение неправильности не давало расслабиться — оставался я, царевич, который мог сдать их высшей инстанции. Они хотели в меня верить, но всё равно боялись. Ибо будь на моём месте упырь вроде Саши Шуйского — им кранты, обязательно бы подставил, а просто из вредности. И таких, как он, видимо, очень и очень много, и ей, работающей с человеческим дерьмом, это лучше всех известно.

— Александр… Могу я называть тебя Александр? — обратилась боярыня ко мне, кряхтя и садясь на место следователя/дознавателя. Стражница встала ближе к двери, сложив руки перед грудью.

— По понедельникам можно, — разрешающе кивнул я. — По понедельникам мне всё равно, на что отзываться. Можно Леопольд. Шарик и Бобик тоже ничего, но унижают достоинство — так что Шариком и Бобиком — не надо. Но если Барбосом…

— САША!!! — прикрикнула она — нервная барышня. Но тут же взяла себя в руки. — Саш, я понимаю, ты… Не хочешь раскрывать, кто ты, и мой сын… Он подвёл тебя и чуть не раскрыл… И…

— А может вы представитесь? — устало склонил я на бок голову.

Собеседница смутилась, по лбу пробежала тень.

— А ты правда меня не узнал?

— Гадом буду! Век воли не видать! — провёл большим пальцем по горлу.

Снова нахмурилась. Но за моей бравадой поняла — правда.

— Значит, это не дезинформация, не слухи? Ты на самом деле ничего не помнишь?

— Ничего не помню что?

— И эти три месяца…

— А можно покороче, женщина? — Я устало нахмурился. — А то вдруг за мной пришли, а вы меня отвлекаете? И я ещё анекдот про монашку и царицу девчонкам не дорассказал.

С последнего аргумента тётЛюда у двери хрюкнула, но смех сдержала.

— Саша, мы знакомы! — воскликнула боярыня, пронзая меня глазами. — Не раз виделись на различных приёмах, в том числе в Кремле. — Её голос жёсткий и суровый, и ни разу не было в нём торжества, дескать, так тебе, падле годуновской, и надо. Взрослая женщина и мать переживала за чужое дитё, что с ним несчастье — ибо у неё свои дети есть, как не переживать и не сочувствовать? Ожидавший всё это времени каверзы, я проникся и пересмотрел на неё взгляд. Может боярыня не такая и плохая тётка? Пожалуй, не буду её бесить. Пока протсто бесить, а там посмотрим.

— Я — Елизавета Ивановна Шуйская, — представилась она. — Не глава рода, но вторая супруга. И я биологическая мать этого шалопая, которого ты поставил на место.

Вот даже как? Хм… Серьёзная женщина. Пожалуй, и правда не стоит дурачиться.

— Так у вас нет претензии, что я его немножко того… — скривился я,