"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

только постоянное присутствие Фионы. В опасной – или, напротив, желанной, хотя одно и не противоречило другому – близости от его «внутреннего пространства». В гостиничном номере, такси, салоне самолета до Парижа, в купе курьерского поезда, на котором они прибыли в Турин, – везде она находилась настолько близко, что для одиночества не оставалось ни места, ни паузы. Точно так же не оставалось ни единой возможности отпустить на волю эмоции, вызванные острым чувством потери близкого человека…

«Друга…»

Их ведь пятеро. То есть было пятеро. Разных… очень разных, но это-то и замечательно, как понял вдруг Степан. Каждый – личность, а может быть, и не одна. Срастались-то со своими реципиентами все по-разному. Но вместе получилось явно больше, нежели простая сумма частей.

«И девчонки очень удачно вписались в нашу старую во всех смыслах компанию…»

То есть, конечно, Ольга немножко выбивалась… Это все чувствовали, ну, кроме, разве что, влюбленного по уши Олега.

«Немножко выбивалась… – повторил он мысленно и мысленно же покачал головой. – Как же! Немножко!»

Ольга – если, разумеется, это все еще была Ольга – вела себя временами как последняя стерва…

«Последняя? А вот это не про нее. Скорее – первая. Первая и единственная. На меньшее она не согласилась бы…»

И не поймешь сразу – на счастье ли, на беду, но ежеминутная необходимость держать себя «в узде», скрывая огромное, не поддающееся осмыслению горе, смешалась для Матвеева с впечатлениями поездки, с мыслями о будущей операции и, конечно, с душевным трепетом от близости любимой женщины. Получившийся «коктейль» иногда пугал его, «расслаиваясь» в самый неподходящий момент. И помочь Степану не мог никто. Даже внутренний голос, по обыкновению ехидно-ироничный, кажется, тоже «взял отпуск» и сгинул в недрах подсознания. Приходилось надеяться только на свои силы – и откуда только они брались!

«Известно откуда… От одного очень милого и весьма непосредственного чуда, любимого и влюбленного. Так и тяну, как упырь, прости, господи!»

Но всему есть предел. В том числе и душевным силам. Практически, с самого начала их пребывания в Турине, Степан несколько раз ловил на себе непонимающий и даже испуганный взгляд Фионы, вызванный его странным поведением. На улице, в ресторане, в очередном соборе – накатить могло где угодно, в любой момент. И, разумеется, Фиона просто не могла не заметить его «отлучек», и реагировала соответственно. Да и как еще прикажете смотреть на человека – пусть любимого, самого лучшего – и прочая, и прочая, и прочая… – когда он вдруг прерывает разговор, «стирает» с лица улыбку и сидит, уставившись в одну точку. Пять минут, десять, двадцать. Будто проваливаясь внутрь себя, не реагируя ни на что, страшный и страшно чужой в своей потусторонности.

К счастью, зависал Матвеев не так часто и на недоуменные взгляды девушки вовремя – или почти вовремя – отвечал обезоруживающей улыбкой. Чего проще – накрыть своей ладонью узкую и прохладную кисть Фионы, правую – с небольшим шрамом у основания большого пальца, слегка сжать, будто извиняясь, и…

«Муза, будь она неладна! – сказал он однажды с извиняющейся улыбкой. – Приходит незваной, приносит вдохновение… Надеюсь, ты не будешь ревновать меня к музе? Иначе мне придется заняться чем-то другим. Стать бухгалтером, например, или автобусным кондуктором. Уж их-то точно вдохновение не посещает, более того – оно им категорически противопоказано!»

Фиона рассмеялась в ответ – искренне и с удовольствием. Она любила слушать Майкла, щедро пересыпавшего свою речь оригинальными каламбурами, меткими замечаниями, свежими шутками, наконец. Иногда, впрочем, балансировавшими на самой грани приличий, но оттого и более острыми, пряными.

«Piquantly», – подумала она и отчего-то покраснела.

«Эх, девочка… если бы ты знала, сколько лет потребовалось человечеству, чтобы придумать то, чем я так щедро разбрасываюсь…» – подумал Матвеев.

По правде сказать, не все bons mots[200] Степана были заемными, кое-что действительно рождалось экспромтом, однако и не все «родившееся» могло быть поведано «городу и миру». Кое о чем следовало помолчать даже в присутствии Фионы. Или, напротив, именно в ее присутствии…

* * *

Спустившись в гостиничный ресторан к завтраку один, – Фиона почувствовала легкое недомогание, естественное и периодически возникающее у всех женщин, и наотрез отказалась выходить из номера, – Матвеев, как обычно, попросил свежие газеты… Ну, или относительно свежие.

«Все-таки, в чем-то Италия остается глухой европейской провинцией – в отношении прессы, например».

Настоящей прессы, конечно же – британской или, в крайнем случае, французской. Не считать же средствами массовой информации «местные „листки“», наполненные, как поганые ведра, до краев, помоями фашистской пропаганды!

«Информации! Ха-ха! Дезинформации, в лучшем случае, а то и откровенной, по-южному экспрессивной и многословной лжи».

Что туринская La Stampa, что миланская Corriere della Sera – та же жопа, только в профиль.

Когда официант принес вместе с какой-то разновидностью местного омлета – «О, где ты, где родная яичница и жареный бекон, не говоря уже о гренках!» – «Пари-суар», единственное достоинство которой заключалось в том, что иногда на ее страницах публиковался Сент-Экзюпери, Степан обреченно подумал, что еще немного, и он попытается всеми правдами и неправдами раздобыть «нормальных» газет – пусть и недельной давности, или купить радиоприемник.

«А обратно ты как его повезешь? Багажом? Проще сразу выкинуть с третьего этажа!» – внезапно проснувшийся, внутренний голос не потерял за время своего отсутствия ни капли ехидства.

«Отзынь, зуда!» – Степан раздраженно отмахнулся от вылезшего непрошеным «альтер эго» и развернул газету, сделав первый – длинный – глоток кофе.

Матвеев терпеть не мог столь популярную здесь «миланскую» обжарку кофейного зерна. Иногда у него складывалось такое ощущение, что в чашку подсыпают толченого угля для цвета и вкуса. Но, как говорится, за неимением горничной приходилось довольствоваться… хм-м… тем, что есть.

«И что там новенького в мире творится?»

В фокусе взгляда на события, происходящие в Европе и мире, по версии «Пари-суар», в первую очередь оказалась, разумеется, война в Испании. «Рождественская бойня», изрядно охладившая наступательный порыв «красных» и почти ополовинившая обороняющуюся группировку санхурхистов, по мнению французских журналистов, привела к возникновению локального позиционного тупика в «битве за Саламанку».

И тут же еще одна неприятность – в соответствии с Законом о нейтралитете, реанимированном президентом Рузвельтом, аннулированы все американские контракты на поставку оружия в Испанию. Это неизбежно приведет к очередному кризису с поставками военного снаряжения правительственной армии и окончательно привяжет Мадрид к помощи Москвы, «рука» которой простерлась над Пиренеями. И не просто «простерлась». Судя по всему, РККА собиралась отыграть «пропущенный мяч».

В самой же Москве продолжались аресты «противников сталинского режима», среди которых