"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

Европы от отца, никогда не докучавшего Фионе избыточной опекой, но внимательно при этом следившего за тем, чтобы из его дочери выросла истинная шотландская леди, способная и гостей приветить, и хозяйство в отсутствие мужчин поднять, и еще много чего… И не испытывать при том никаких угрызений совести.

«Потому что он, Майкл Мэтью Гринвуд, четвертый баронет Лонгфилд, отныне принадлежит мне – леди Фионе Таммел из рода Таммелов».

Не осознавая, Фиона формулировала мысли по образу и подобию мировосприятия, менталитета многих поколений своих предков – «упрямых шотландских предков!» – славных, в том числе и тем, что они никогда не отдавали «свое» – будь то земли, имущество или честь – без боя.

И было еще одно обстоятельство, с которым Фиона ничего не могла поделать.

Ночи.

Да что там ночи! Иногда почти целые дни в постели гостиничного номера, с краткими перерывами на еду и ванну. Сладостно-упоительное время, наполненное касаниями рук, нежностью губ, сплетением тел, время, когда перехватывало дыхание и порой хотелось плакать, а иногда – петь. Время всепоглощающего счастья и еще чего-то… такого… чему Фиона пока названия не придумала, а спрашивать у Майкла не хотела, полагая, что, получив имя и будучи снабженным бирочкой с каким-нибудь умным латинским словом, это «что-то» потеряет ореол таинственности и новизны, и вообще перестанет быть самим собой.

Майкл открыл перед ней целый мир. О котором она раньше… знала конечно же. В поместье держали домашний скот, а в пансионе шушукались девицы из молодых да ранних – немногочисленные, к слову сказать, в ее окружении, – обсуждали «это» между собой в присутствии посторонних, но и то полунамеками и странно звучащими, будто и не английскими вовсе, эвфемизмами. И если то, что происходило в хлеву и на пастбище, воспринималось лишь как одно из проявлений природы – естественное и необходимое, то на разговорах «больших девочек» ощущался несмываемый липкий налет, как на окороке, полежавшем несколько дней в тепле.

«Мерзенький такой… Гаденький… С противной плесенью такой…»

Таинство единения мужчины и женщины долгое время представлялось Фионе чем-то почти постыдным, на грани приличий, тем более не будучи освященным институтом брака – гражданского и церковного. И было, в ее понимании, уделом сельских простушек, дававших, зачастую не бесплатно, повалять себя на пластах свежевырезанного торфа красношеим ухарям-молодцам, или дурно воспитанных девушек, испорченных «городской жизнью» и ложным пониманием свободы. Теперь же это предстало перед ней в ином свете. В вечном свете…

Взаимной любви.

Не секрет, что одно и то же занятие может стать в людских глазах и грехом и добродетелью. «Все зависит от условных и весьма зыбких рамок общественной морали» – здесь Фиона полностью соглашалась с точкой зрения Майкла, однажды озвученной в ответ на ее сомнения. Но от себя уточняла: «И от того, как ты сам воспринимаешь происходящее».

Она воспринимала с восторгом и благодарностью.

Мысли о Майкле успокаивали, вызывали волну нежного тепла, и, казалось, даже боль перед ними отступала. За плавным течением мыслей Фиона не заметила, как задремала. И снились ей поросшие вереском холмы, родной дом, стены, увитые плющом, и один очень милый и весьма необычный молодой человек…

Из забытья ее вырвал гудок клаксона какого-то автомобиля под окнами. Недовольно поморщившись, Фиона повернулась на бок и посмотрела на часы: «Ох-хо-хо, уже три пополудни, а Майкла все нет. Иначе именно он разбудил бы меня».

От утренней боли осталось только ужасная слабость во всем теле. И еще – очень хотелось есть. Да так, что Фиона задумалась: а не заказать ли обед в номер? Но в последний момент отдернула потянувшуюся к телефонной трубке руку.

«В конце концов, я леди или корова? Неужели я не могу стать выше собственной слабой природы? Нужно лишь приложить немного усилий…» – стиснув зубы, она откинула одеяло, подавив стон, встала с постели и направилась в ванную комнату.

4. Татьяна Драгунова и Виктор Федорчук, Гренобль, Французская республика, 9 января 1937, утро

– Принцесса! – вскричал тогда Карл-Ульрих. – Принцесса!

Слава богу, что это карканье не услышит публика. И просто замечательно, что фильм будет черно-белый – у «принца» с перепою глаза, как у кролика. Но ей все равно. Когда она хотела – а сейчас она этого хотела – Таня могла вообразить себе все, что угодно. Никогда раньше за собой такого не замечала и за комсомолочкой своей не помнила, но вот же оно – вот! Стоит перед ней охрипший, не выспавшийся и не очухавшийся с бодуна средних лет мужик, с глазами законченного алкоголика, каковым он на самом деле и является, и никакой грим этого скрыть не может, хотя зрители, конечно, ничего такого и не заметят. Но она-то, Татьяна, всего в двух шагах от него – даже выхлоп и тот до нее доносится – а ей все едино: сейчас она видит перед собой совсем другого мужчину, и сердце ее полно любви и благодарности…

– Принц мой, принц… – шепчет, а камера берет крупным планом ее огромные, совершенно невероятно распахнутые в объектив глаза. – Ты, знаешь, что ты мой принц? Мой король… император…

– Твой раб… – шипит потерявший голос принц.

– Мой друг, – поправляет она, раздвигая губы в улыбке, той самой, что сведет с ума миллионы мужиков во всех странах мира. – Мой милый друг… Mon bel amour!

– Снято! – кричит режиссер, и все заканчивается.

– Ты гениальна, моя прелесть! – Виктор смотрит на нее поверх дужек спустившихся на кончик носа круглых очков. Его глаза…

– Ты понял? – она все еще не может привыкнуть к тому, что он способен читать ее мысли.

«Ну, не все, положим!»

Положим, не все, но многие и особенно тогда, когда она думает о нем.

– Мне стало жарко от смущения…

– Да уж…

Но договорить им не дали: у публичности имеются не только плюсы, но и минусы. Большие жирные минусы: цветы, улыбки, автографы и лица, лица, лица… Поклонники, праздные зеваки, члены киногруппы…

Заканчивали съемки не в павильоне, а прямо на улице, благо, в Гренобле солнечно и снежно, вот и народу «поглазеть» собралось столько, что даже странно: откуда здесь так много идиотов?

Впрочем, все когда-нибудь заканчивается.

Ну, вот и «Золушка» закончилась. Усталость накатила волной, съела силы, выпила счастье. И Таня обмякла вдруг в кресле и даже подремывать было начала, но тут дверь распахнулась, и в номер вошел Виктор.

– Рей! – встрепенулась она.

Вообще-то у него было множество имен: официальное из фальшивого паспорта, литературное, которое многие принимали за настоящее, и еще прозвища. Она называла его на американский манер: Рей! Звучит совсем неплохо, хотя для французского