Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Но, несмотря на все тревоги Кэрол, когда пришло время, ее дочь появилась на свет так легко и неожиданно, что она едва могла в это поверить. Это было чудо, как она потом говорила друзьям. Благоприятный знак, сулящий удачу и благополучие.

В Лондоне был сильный снегопад. Почти весь общественный транспорт перестал ходить, и окна всех домов покрывал тонкий слой льда. Когда начались схватки, Кэрол сидела на диване со своей матерью Мэри. Кэрол начала паниковать, в отчаянии от того, что никто из них не умел водить машину и им никак не удалось бы добраться до больницы вовремя. Еще слишком рано, мама, бормотала Кэрол. Слишком рано. Нужно… позвонить Генри… еще слишком рано.

Но Мэри принимать роды было не впервой. Когда Кэрол была маленькой и они с матерью жили в Ливерпуле, многие женщины из Чайна-тауна звали Мэри, когда наступал срок. Кэрол часто сопровождала ее и видела, как она нежно кладет руку им на лоб или изо всех сил сжимает руку, заставляя тужиться.

Теперь, когда подошло время Кэрол, мать взяла ее за липкую ладонь и уложила на кровать с тем же спокойствием. Старшая женщина резким голосом приказала домработнице принести чистых полотенец и горячей воды.

Дыши, дитя мое, сказала Мэри. Дыши. Все хорошо.

Еще рано, снова сказала Кэрол. Мама, еще рано. Пожалуйста…

Крепись, дорогая, сказала Мэри, целуя дочь в лоб. Дети появляются именно тогда, когда должны.

И действительно, через некоторое время Мэри подхватила внучку, которая выскользнула у Кэрол между ног, как рыбка, нашедшая воду, вдыхавшая воздух свежими легкими. Кэрол никогда не слышала ничего пронзительнее этих детских криков.

Мэри перерезала пуповину, вымыла и вытерла ребенка с тем же спокойствием и методичностью, с которой делала все в своей жизни. Девочка, сказала Мэри таким тоном, каким обычно произносят «сегодня хорошая погода», затем вложила крошечный сверток в руки дочери и удалилась в прихожую, чтобы позвонить зятю. Твоя жена сегодня родила, сказала она в трубку. Девочку. Она маленькая, но шумная.

Словно услышав слова бабушки, Лили снова закричала. Но на этот раз уже не умолкала. Даже когда Кэрол прижала ее к груди, убаюкивая сквозь усталые, но благодарные слезы.

Когда Лили росла, ее отец Генри оплачивал ее уроки балета, уроки игры на фортепиано, уроки живописи и уроки тенниса. Стены в ее спальне в недавно отремонтированном таунхаусе в Примроуз-Хилл выкрасили в нежно-голубой цвет, а затем, когда она была подростком, в розовый.

В восемь месяцев Лили научилась ходить. В год ― пользоваться палочками. За пару месяцев до своего второго дня рождения она могла произнести наизусть весь английский алфавит на чистейшем королевском английском. В качестве поощрения родители подарили ей сборник детских книг почти без картинок и поставили их в новенький стеллаж красного дерева, купленный в Мейфэре.

Когда ей было пять лет, она выступила с фортепианным концертом в большом зале с изображениями ангелов и херувимов на потолке.

Когда ей было шесть, в кабинете отца повесили ее картину с видом парка с вершины Примроуз-Хилл.

Когда ей было семь, она сидела в отеле «Ритц» с серьезным лицом, выпрямив спину, наслаждаясь послеполуденным чаем в компании родителей, коллег отца и их жен.

Какая у вас очаровательная малышка, мистер Ю, жеманно сказала одна из жен отцу Лили, наклонившись, чтобы ущипнуть ее за щеку. Ах, какое же ты маленькое чудо. Ну просто произведение искусства.

Произведение искусства: фарфоровая чашка без единой щербинки. Холодная и блестящая. Изящная. Такой они ее вырастили.

Но маленьким девочкам скучно быть произведениями искусства. Это Лили выяснила очень рано.

И ее родители были скучными: невозмутимые, отчужденные, оторванные от реальности. В редких случаях, когда они ужинали втроем, мать всегда лезла из кожи вон, много болтая и суетясь. Отец, который умел быть веселым, когда хотел, пытался ей подыгрывать, но ему это давалось с трудом.

Их дом тоже был скучным, большим и пустым, несмотря на богато обставленные комнаты.

Отца почти никогда не было дома. Мать иногда бывала, но проводить с ней время не хотелось. Когда приходил преподаватель или няня, дом оставался пустым. Взрослые с серьезными лицами постоянно пытались заполнить эту пустоту улещиваниями: Лили, давай почитаем! Лили, давай порисуем! Лили, давай петь и танцевать! Давай пойдем гулять и играть с другими детьми!

Дом был скучным и пустым даже в те редкие воскресные дни, когда и мать, и отец оставались дома и вели Лили в Лондонский зоопарк. Она стояла среди взрослых в дорогой одежде с иголочки, в начищенных до блеска туфлях и здоровалась с медведем в клетке.

И вот, шли годы, она бродила в одиночестве из комнаты в комнату, оставляя за собой звездную пыль ― только взрослую, а не ту, что мы встречаем в сказках и книжках с картинками, ― и училась дружить с пустотой и превращать ее во что-то еще. Например, в темное семечко или камень, который она скрывала в тайниках своего сердца, как бомбу замедленного действия.

Отец постоянно приносил домой китайские картины и вешал рядом с ее работами, когда приходили гости. Посмотри на мазки кисти, говорил он ей. Как красиво. Тебе нужно научиться рисовать так же. Ты далеко пойдешь.

Мать часто замечала: тогда тебе нужно оплачивать больше уроков.

Лили смотрела на все это будто со стороны, как ястреб, кружащий в небе, смотрит на свою добычу. Откуда в мире столько занятий для маленькой девочки?

В восемь лет маленькая девочка научилась закрывать глаза

и уноситься прочь из большого пустого дома.

На обороте черно-белой фотографии

округлым почерком ее бабушки Мэри

была написана дата ― 14 января 1950 г.

Она нашла ее на дне сундука матери.

На фотографии Мэри держала за руку Кэрол ―

маленькую девочку с косичками и угрюмым лицом.

Лили смотрела на дату. Старалась зафиксировать ее в своей детской памяти.

Подчиняясь наитию, она закрыла глаза и загадала желание…

Ливерпуль. Берег реки Мерси.

Стоит редкий солнечный день,

сквозь облака пробиваются золотистые лучи солнца.

Она сделала шаг вперед.

Вдохнула воздух, наполненный дымом, пóтом, чем-то горьким

и жизнью, жизнью, жизнью.

И впервые за свою недолгую жизнь

она познала, как много этот мир может предложить

такой, как она,

с такими сильными легкими,

что, даже когда ей велели молчать,

она не могла сдержать крик.