Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

сносить ползучий захват его земель литовцами и потребовал вернуть всё, что было захвачено, назад, согласно межеванию 1501 года, пригрозив иначе решить дело либо авторитетом императора, либо силой, если это понадобиться. Кроме того, он объявил, что готов отозвать своё предварительное согласие на продление ленной зависимости Лемборско-Бытувской земли от Польши. А ведь в этом варианте истории, из-за активного вмешательства одного неугомонного князя-попаданца, поездка Георга в Гданьск так и не состоялась, и между герцогством Померанским и королевством Польским по-прежнему остро стоял вопрос как о приданом за Анну Польскую, так и о принадлежности приграничных замков Лемборк и Бытув. И ведь это именно полонофил Барним в иной истории и уговорил брата снизить сумму приданного и уступить замки Сигизмунду. А потому, хорошо зная о раскладах при померанском дворе, просто взять и отмахнуться от данной проблемы, у Сигизмунда не было ни одного шанса. Учитывая всё это, а также то, что едва замиренный Гданьск продолжал глухо кипеть, а шляхта всё чаще вспоминала о рокоше, влезать в ливонскую распрю Сигизмунд может и хотел бы, но не мог. Слишком уж ситуация в стране висела на волоске.

Не думал о Ливонии и эрцгерцог Фердинанд, которому Карл уступил политику в центральной Европе и с Портой. Он с большой тревогой наблюдал за приготовлениями султана и потому война в глухом углу, да ещё и охваченном Реформацией, его интересовала даже не во вторую очередь. Хотя переписка между ним и московским двором шла полным ходом, и эрцгерцог часто напоминал, что Ливония всё же какая никакая, а часть Священной Римской империи. Но письмами войну не выигрывают. Тем более, если московский адресат ещё и присылает сто тысяч дукатов на борьбу с османским вторжением, а вассальный герцог Гессенский, наоборот, подкидывает проблем своему сюзерену, грубо вмешавшись в его политические расклады. Какая уж тут война на задворках, если собственные вассалы оружием грозят!

Ну а император так и вовсе был занят лишь борьбой с Францией и лютеранством. Причём в обоих случаях дела его обстояли неважно.

Так действие Вормсского эдикта было приостановлено, и вместо него сейм 1526 года в Шпейере предоставил каждой из немецких земель свободу в вопросах религии, правда, лишь до созыва вселенского собора. И хоть сам император Шпейерский эдикт не подписал, но и не выступил против него, так как незадолго до этого поссорился с папой Климентом VII, который освободил короля Франции от тяжелых условий навязанного тому мира. Эта ссора вылилась в разграбление Рима в мае 1527 года, после которого только и началось медленное восстановление отношений между двумя власть предержащими особами.

А в это же время в Италии испанская армия быстро распадалась из-за острой нехватки финансирования, при этом французы под командованием виконта Лотрека медленно продвигались на юг, захватывая один за другим италийские города. В конце концов, угроза нависла над самим Неаполем, с потерей которого Карл V потерял бы свой последний плацдарм на полуострове, а Франция стала бы доминирующей державой в центральном Средиземноморье.

Ну и где тут можно было изыскать средства, чтобы выделить помощь умирающему Ордену, который ещё и откололся от римской веры?

Оставалась лишь Ганза, но и среди её городов не было всеобщего единства. Так что надеяться фон Брюгеннею кроме господа было больше не на кого, и оставалось лишь сражаться, положившись на волю его.

Впрочем, для Руси процесс покорения Ливонии тоже протекал достаточно сложно. Сказывалась война аж сразу на три фронта. А когда пришло известие о походе крымского царевича, Василий Иванович едва не запаниковал, испугавшись повторения 1521 года. Думцам тогда едва-едва удалось его убедить не поворачивать армию, положившись на оставленных в Москве воевод.

Не менее сложно происходило и подчинение покорённых земель. Испомещение на "свободных" поместьях русских дворян со своей культурой и традициями принесла свои "горькие плоды" политикой дискриминации местного населения. Ведь, "благодаря" одному попаданцу, принимать под свою руку немецких рыцарей русский царь обещался только при условии выделения им поместий на восточной украйне. И никаких родовых вотчин в Ливонии за ними оставлять не собирался, как бы это не противоречило общепринятым правилам. Исключение сделали лишь для немногочисленных сторонников погибшего архиепископа и то, выделив им новые поместья как можно дальше от старых. Потому как на захваченной территории никаких анклавов "немецкого баронства" с их протестантизмом и прочим европоцентризмом князю-попаданцу было не нужно. В чём с ним была полностью согласна Церковь в лице старца Вассиана и митрополита Варлаама, как раз и пробивших у царя большую часть андреевых хотелок.

Нет, Андрей прекрасно помнил, что многие немцы в дальнейшем достойно служили России и были порой более патриотами, чем некоторые русские. Но, обжёгшись на молоке, как известно, дуют и на воду. Вот он и дул.

В результате подобная практика привела к тому, что обещанная ливонцам веротерпимость быстро сменилась лозунгом "православной реконкисты", отчего не только немцы, но и чухонцы стали активно выступать на стороне Ордена. Увы, в отличие от иной реальности, у них не оказалось под рукой своего Стефана Батория, и большая часть их усилий пошла прахом. Хотя иногда их помощь и оказывала содействие успехам орденского оружия. Но рано или поздно, а все их попытки сопротивляться оканчивались одним: карательным рейдом дворянской конницы, усиленной лесовиками-разведчиками, которые не позволяли местным жителям отсидеться в густых ливонских лесах. Так что холопские рынки на Руси не пустовали, а цена на холопов продолжала оставаться очень низкой. Но зато таким вот кровавонетолерантным образом шла постепенная замена местных крестьян на православных пахарей. Или, как говаривал князь-попаданец, происходило обрусение края.

Одновременно с этим шло и переименование всех ливонских городов. Так Дерпт вновь стал Юрьевым, Оберпален превратился в Полчев, Везенберг в Раковор, Валга стала Влехом, Вольмар — Владимирцем Ливонским, Нейгаузен — Новогрудком, Нарва — Ругодивом, Феллин — Велином.

Кроме того, сразу после взятия ливонской столицы царь и Дума прямо в замке магистра учредили новое наместничество, в прерогативы которого была отдана возможность заключения от имени царя договоров с Ганзой и шведской короной. Таким вот образом, Василий Иванович собирался окончательно решить проблему возможного сепаратизма Новгорода, лишив его последних атрибутов прошлого и превратив в обычный уездный город Русского царства. Правда, вместе с этим упало и значение новгородского наместника, но Новгород давно уже не служил единственными воротами на Закат, так что это было даже где-то ожидаемо.

Ну а вся территория Ливонского наместничества была поделена на четыре больших воеводства с центрами в Юрьеве, Пернове, Риге и Режице (бывшем Розиттене). А первым наместником государь, по совету