Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

думцев, назначил князя Барбашина-Шуйского, которому ради этого пришлось изрядно посорить деньгами и проявить изрядное красноречие. Его же прежнее наместничество — Каянское — досталось другому думцу, князю Пенькову, Ивану Даниловичу по прозвищу Хомяк.

Зачем попаданцу нужно было тратить и без того излишне быстро кончающееся серебро, думаю, пояснять не надо. Излишняя мягкость "тиранов" к местным чухонцам не позволила Руси превратить Прибалтику в устойчивый русский край, что вылилось в её многочисленные "уходы", с запиранием Руси в узком Финском заливе с его мелководьем и портовой неустроенностью. Что абсолютно не устраивало Андрея, которому нужны были благоустроенные и глубоководные порты и верное царю и стране население. Чтобы через каких-то сто лет тутэйшими были не чухонцы, а потомки московских, рязанских или тверских крестьян, верящих, что так и было всегда.

Так что с первых же дней новому наместнику пришлось, закатав рукава, впрягаться в работу. И первое, на что он обратил свой взор, были города, имевшие давнюю собственную традицию самоуправления и отдельную судебную систему, да к тому же заселённые представителями разных этносов. И что самое плохое — далеко не все из них были взяты на саблю, что позволяло бы просто игнорировать их былые привилегии.

Впрочем, продолжавшаяся война и излишне сильные гарнизоны, оставленные в ливонских городах, а также постоянный наплыв русских дворян-помещиков позволили князю действовать достаточно смело. Его люди старательно изымали в магистратах все дарственные грамоты, после чего городу объявлялось об утрате им всех былых прав. Всё городское самоуправление распускалось и создавалось заново на основе овловского городского уложения. Все иные кодексы, кроме Судебника, признавались недействительными. Все акты на право владения нужно было подтверждать заново (впрочем, тут, в основном, всё оканчивалось простой выдачей грамот по русскому образцу, подтверждавших былое приобретение, но случались и накладки). Все дома, мастерские и прочие строения, чьи хозяева сбежали при приходе русских, подлежали годовому ожиданию, после чего, если не появлялся тот, кто предъявит на них свои права, отходили городу или наместнику для передачи или продаже в другие руки. Кроме того, испросив у царя разрешение, Андрей стал всеми правдами и неправдами заманивать в прибалтийские города посадских из центральной Руси, искусно размывая ими немецкое население, которое всеми правдами и неправдами, наоборот, отправляли вглубь страны, делая своеобразную прививку уже русским городам.

Ну и повсеместно вводился лишь один язык делового общения — русский. Так же, помня заветы что большевиков, что не к ночи будь помянуты, их врагов нацистов, основной упор князь сделал на работу с молодёжью. Все старые школы в ливонских городах были закрыты, а вместо них разрешено было создавать новые, и желательно по русскому образцу, как в Москве или Княжгородке устроены, благо учителя уже имелись, хотя их на всех и недоставало. И там, где их недоставало, можно было открывать школы по старорусскому образцу, ведь главным условием было одно: всё обучение должно было идти на одном языке — русском (благо соседа, способного вступиться за свои культурные ценности поблизости не наблюдалось). Да, Андрей, взяв на вооружение проверенную временем германскую тактику, всеми силами собирался в течение пары поколений изжить в Прибалтике германо-чухонский дух, ведь, как уже было сказано, повторять ошибки Ивана Грозного, Петра, да и Сталина он не собирался. Прибалтика должна была стать надёжным русским форпостом на западе.

И если честно, то действуя столь грубо, он очень надеялся на бунт новых подданных царя, что позволило бы ему окончательно зачистить чужеродные анклавы, однако те, кто мог восстать, видимо давно уже покинули свои дома в захваченных городах, а оставшиеся либо приняли правила игры, либо просто затаились до времени. Так что пришлось князю одновременно создавать и службу таинников, этакий прообраз Тайной канцелярии, которые будут мониторить ситуацию и не позволят наместнику внезапно оказаться перед восставшей толпой.

Ну а местом проживания для наместника была выбран епископский замок Коккенгаузен, получивший себе старое-новое имя Куконойс. И сделано это было не просто так, ведь когда-то этот город был столицей уничтоженного ливонцами Кукейносского княжества, в котором правили Рюриковичи. И об этом было выпущено сотни печатных листков и расписано тысячи лубков, дабы вбить в сознание людей, что Москва пришла сюда не просто как завоеватель. Она вернулась "за своим". В конце концов, возврат очередного владения предков хорошо вписывалось в основную канву русской реконкисты — собирание под одну руку всего "ярославова наследия".

Именно поэтому в Куконойсе была открыта очередная печатная мастерская, которая работала без устали день и ночь. В этот раз русские не позволили ливонцам выиграть на информационном поле, наводнив циркумбалтийские земли сотнями памфлетов про отступивших от веры рыцарей-сатанистов и идолопоклонников. Этим памфлетам верили и не верили (в зависимости от взглядов читавшего), но свою работу они делали. Один, не к ночи будь помянутый политик правильно сказал (хотя почему-то большинство эту фразу приписывают другому): "Чем чудовищнее ложь, тем быстрее в неё поверят". Правда, сама цитата была куда больше и сказана была к определённому контексту, но смысл от этого не терялся. Недаром русские либералы так любили повторять крылатое: "вы не рефлексуйте, вы распространяйте, пусть отбиваются". Вот Андрей и не рефлексировал, чего уж там, хе-хе-хе.

В общем, работы у нового наместника было выше головы и на годы вперёд. А между тем сама война с Орденом всё ещё продолжалась.

Русская армия во главе с царём, хорошо отдохнув в предместьях Велина, вновь двинулась в поход, по-пути захватывая один за другим рыцарские замки, которые практически не оказывали ей сопротивления. Так неспешно русское воинство и подошло под стены каменной крепости Вейсенштейн. Здесь их уже ждали и готовились. Крепость, в отличие от замков, собиралась сопротивляться.

Однако царские пушкари уже приноровились вскрывать подобные орешки. Даже недели не понадобилось, чтобы в стене засияли первые бреши. А крепостные пушки города Вейсенштейна смолкли и того раньше.

Тем временем, под защитой своих орудий, русские воины подтащили к стенам тяжелые осадные лестницы и изготовились к штурму. Под грохот полковых барабанов и пение труб, повинуясь царскому приказу, пехота и спешенные поместные лавой устремились к крепости. По ним из амбразур ударили аркебузы, полетели сверху тяжёлые камни, полилась кипящая смола. Несколько часов шло упорное сражение, однако взять ливонскую твердыню русским так и не удалось. Но уж что-что, а упорства Василию Ивановичу было не занимать. Так что через два дня он, после дополнительной бомбардировки, вновь послал войска на штурм, и на этот раз крепость Вейсенштейн была взята. Армии открылся прямой путь к Ревелю.

Между тем трёхтысячный отряд князя Фёдора Михайловича Курбского-Чёрного, отколовшийся