"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

– одни просто погибли, а другие постепенно оттянулись из действующей армии в сторону тыла. Но та же картина наблюдалась и среди мятежников. Буйные карлисты[203], недовольные по тем или иным причинам офицеры – всех смахнуло, как веником, беспощадной практикой гражданской войны. Правда, оставались еще марокканцы… но их после Саламанки в плен не берут. Об этом даже успели сообщить все основные европейские газеты – кто в разделе «курьезы», а кто – устроив форменный «плач Ярославны» по «невинным жертвам красного террора».

«Следовательно, фронт можно пока исключить из предмета отчета – наметить пунктиром и довольно – и сконцентрироваться на неоднородности республиканского лагеря. К счастью, советские товарищи еще не погрузились с головой в проблемы местного „серпентария“, но когда это произойдет… „цивилизованному миру“ будет явлен пример быстрого и максимально жесткого решения проблемы внутреннего политического единства одной из воюющих сторон. А для этого… для этого должен быть повод – громкий и настолько экстраординарный, даже по меркам гражданской войны, что не потребуется никаких оправданий», – и тут Матвеева, что называется, переклинило.

Восточные люди придумали для накатившего на него состояния множество названий, спрятав среди туманных притч и многословных поучений смысл внезапного озарения. Запад предложил простой на первый взгляд выбор между богом и дьяволом – навязав дуалистичность источника «откровения».

Впрочем, рациональный Запад был знаком и с «Эврикой» Архимеда, и с келлеровским инсайтом. И случившееся с Матвеевым весьма логично укладывалось в рамки современной ему – в обеих жизнях – теорией решения задач. Он многое знал о предмете своих нынешних размышлений, да и думал об этих вещах не в первый раз. И вот в его сознании произошел переход количества проанализированной информации в качество безупречных по логике и подкрепленных историческими аналогиями выводов.

«Я знаю!»

«Зачем ждать повода, когда его можно создать? – пожал мысленно плечами Степан. – Своими руками создать. А потом – использовать».

Это было так очевидно, что даже странно, что он не понял этого раньше. И почему только он один? Или все-таки не один?

….Несколько лет назад гитлеровцы использовали ограниченно вменяемого, практически слепого каменщика Маринуса ван дер Люббе, пытавшегося поджечь Рейхстаг, чтобы «завернуть гайки», а спустя год втихомолку отрубили ему голову на пустыре…

…А девятнадцать лет назад ту же роль сыграла для большевиков эсерка Фанни Каплан. Полуслепая… полубезумная…

«Ну, надо же…»

Очередная, на этот раз еще не прикуренная, сигарета смялась в руке Степана. Табачные крошки просыпались на стол, прилипли к ладони, но Матвеев не обращал внимания на досадные мелочи.

Он судорожно пытался вычислить ту самую «ключевую» точку, воздействие на которую способно поднять на дыбы «советского медведя». И не находил. Все предположения при ближайшем рассмотрении оказывались более или менее безумными.

«Покушение на кого-то из командиров Экспедиционного корпуса? Не вызовет достаточного резонанса. Реакцию в СССР можно в расчет не брать – для Европы оправдание слабое, а легитимизировать „закручивание гаек“ товарищам придется».

Матвеев снова потянулся за сигаретой, попутно чуть не опрокинув пустую чашку, и, словно опомнившись, попросил официанта принести еще кофе…

«Да-да – целый кофейник и бисквит. Самый сладкий, что у вас есть. Или как он здесь называется?»

«Нет. А что, если основной целью должен стать так называемый collateral damage[204] – внешне совершенно нелогичные жертвы, случайные некомбатанты, не вовремя оказавшиеся на линии огня террористов? Но тогда это должны быть фигуры соответствующего масштаба – политики, деятели культуры, какие-нибудь представители Красного Креста или еще каких гуманитарных организаций».

Машинально отщипывая кусочки от не слишком свежего и уже изрядно подсохшего бисквита, Матвеев макал их в чашку и методично закидывал в рот, не замечая, что уже несколько капель кофе сорвались вниз, к счастью попав не на брюки или пиджак, а на салфетку, так и оставшуюся лежать у него на коленях.

«Самое страшное, что предотвратить подобный теракт мы не в силах. Ибо не обладаем достаточной информацией, да и сил у нас не так много. Но просчитать возможный вариант развития событий обязаны».

Да, мысль выглядела интересной и многообещающей, и сэру Энтони она должна понравиться…

4. Конспиративная квартира НКВД СССР в Мадриде, Испания, 13 января 1937 год, поздний вечер

В просторной комнате, судя по всему, служившей прежним хозяевам гостиной, за круглым обеденным столом сидят трое мужчин. Один из них, полноватый с несколько обрюзгшим лицом и глубокими залысинами над высоким морщинистым лбом, уже не молод. Год назад ему исполнилось сорок, и он вполне чувствует свой возраст. Двое других находятся в самом расцвете сил. Высокому блондину с очень простой славянской внешностью лет двадцать пять, хотя, возможно, и чуть больше. Худощавому брюнету с узким жестким лицом, скорее всего, около тридцати. Они – коллеги, и даже самый молодой из них знает других не один год, но здесь, в Испании, называют друг друга вымышленными именами. Они не понаслышке знают, что такое дисциплина и прекрасно понимают, чем может для них закончиться любое «баловство».

– Что с делом товарища Марти? – спрашивает, распахивая окно, старший.

В комнате накурено, и чаю за время «рабочего совещания» выпито немерено, но не все вопросы еще решены и не все дела переделаны.

– Тут такое дело, Николай Карлович, – блондин бросает взгляд на потухшую трубку, зажатую в крепкой рабочей руке, и со вздохом откладывает в сторону. – Есть слух, что товарища Марти убили люди Интеллигента. Группа хорошо законспирирована и, опять же по слухам, сформирована лично сукой Фишер[205]. Ищем, но результата пока нет.

– Нет, – кивает Николай Карлович. – Слухи… А кроме слухов? Плохо ищем, Петя! Очень плохо!

– Ищем хорошо, – возражает блондин, без робости встречая волну начальственного гнева. – Но у них там, Николай Карлович, тоже не сопляки собрались. Кое-что умеют не хуже нас и в наших же «университетах» учились. Так что упрек не принимаю. Ищем, а то, что не нашли пока, так было бы легко, зачем бы мы нужны были? Зато мы вычислили их информатора в штабе интербригад.

– Кто это «мы»? – сразу же оживляется брюнет. – Мы – мы, или еще кто, со стороны?

– Товарищи из военной контрразведки… – объясняет Петя, удивленный «энергией» вопроса.

– Кто именно? – давит брюнет.

Его интерес настолько очевиден, что Николай Карлович поднимает бровь. Делает он это красиво, можно сказать, аристократично, но участникам разговора сейчас не до эстетических изысков.

– Луков и Готтлиб, – блондин и сам, видимо, недоумевает: что же могло так зацепить брюнета в этом пусть важном, но все же рядовом деле?

– Взяли? – подается вперед брюнет.

– Информатора-то? – нарочито тянет нервы Петя.

– Нет, семафор! – обрезает брюнет, глаза его становятся